Трудная книга

Несколько лет назад в одной нашей газете появилась статья «Человек за решеткой». Недобрая статья и неправильная, основанная на совершенно ложном фундаменте, над которым возвышался столь же неверный принцип, что одною строгостью можно побороть зло. Отсюда, под флагом борьбы против либерализма по отношению к преступнику, — поход против разумности, против человечности, даже против элементов человечности — против чистого белья, белых занавесок, против шахмат, кино и радио и даже против норм питания, как будто можно воспитать без всего этого, как будто можно при грязном теле требовать чистоты души.

Поскольку есть сторонники и противники подобной «философии», подобного отношения к жизни и к людям, на статью пошли разные отклики, приветственные и протестующие. Трудно говорить о количествах и пропорциях, но моральный вес принципов никогда ведь не определяется цифрами. Поэтому я упомяну только одно, хотя далеко не единственное, письмо, подписанное двумя юристами: «За решеткой — человек». Я понимаю и принимаю эту смысловую поправку и все-таки выбираю первую формулу. Весь разговор наш идет о судьбе человека, об обстоятельствах и условиях, сопутствующих его жизни, и в частности о том ее этапе, когда общество вынуждено было его наказать, — «Человек за решеткой».

Итак, заглянем туда, «за решетку», в этот «заброшенный мир», «мир отринутых», «мир прокаженных», как называют себя его обитатели, «отгороженные люди».

«Мы для вас — темная ночь. Я сам вращаюсь среди этого общества, и то зачастую ошибаешься в человеке, а вам тем более можно ошибиться в нас».

Да, скажу откровенно: мне трудно. Отклики на «Честь» самые противоречивые:

«Прочитав книгу, я был поражен, как автор глубоко раскрыл всю жизнь молодых правонарушителей и всю кропотливую воспитательную работу в колонии».

«Мне кажется, писатель не очень глубоко смотрел, когда писал свою книгу, и ему не мешало бы, хотя бы для пробы, годика три самому потаскать парашу, и тогда еще можно было бы браться за такие вопросы».

Таскать парашу мне, откровенно сказать, не хочется. Но что же делать? Что делать, если в ответ на какое-то малюсенькое внимание к жизни «за решеткой», проявленное в книге, люди раскрываются и раскрывают то, что пряталось за семью замками.

«Не знаю, зачем я все это говорю вам? Но все мы походим, наверное, на какие-нибудь болезненные росточки, которые неожиданно увидели свет и, оживленные его теплом, тянутся к невозможному, питая спасительную надежду на какое-нибудь чудо, что ли», — признается один.

«Много в нашей жизни есть волнующих тем, которые пока что лежат целиной, а которые могли бы принести очень большую пользу, если не нам, то хотя бы нашим потомкам», — подхватывает другой.

Нужно «как-то изменить мнение во взглядах на это больное место, чтобы все меньше и меньше людей сбивались на косую тропку», — дополняет третий.

«Гражданин писатель, будьте любезны, не забывайте нас, — просит четвертый, — пишите, разбирайте нас, если мы, дураки, сами не можем разобраться в себе, это будет большое дело для нас».

Вот почему писать, даже не таская параши, я считаю не только своим правом, но и обязанностью.

Но повесть «Честь» вызвала критику и еще одного рода, критику первостепеннейшей, принципиальной важности, и потому я о ней тоже не могу и не хочу умолчать.

«Тему вы выбрали большую, но прогулялись по ней. Вы показали возможность, которая очень далека от действительности. Чтобы колония стала такой, какой вы ее нарисовали, надо показать, какова она сейчас. В моем представлении это чудовище, которое своими щупальцами высасывает все, что есть человеческого, оставляя животные инстинкты, ревущие под действием стихийных сил, складывающихся из столкновений различных воль и интересов по произволу.

Нет, там не воспитывают, там держат в страхе. И когда из колонии выходит человек, он уже не человек. Он, может быть, и не воровал, а попал в колонию, только защищаясь от хулиганов, но звериные законы среды делают свое дело. Оттуда он выходит, чтобы воровать, мстить всем и вся. А вы от всего этого ушли, не показали, и не потому, что не смогли этого сделать, а именно потому, что могли и не сделали. Вы испугались. Да, испугались правды. Зачем тогда писать такую книгу?»

Вот на это мне хочется ответить.