Трудная книга

«А что это значит — проснувшаяся совесть? — пишет он. — Это радость осознанной силы, что ты человек. Что ты можешь, как и все, быть свободным и счастливым, идейно богатым и творчески устремленным. За проснувшейся совестью кроется жажда к жизни, свету, любви и счастью. Вот что такое просыпающаяся совесть. И боль за прошлое, и стыд за отпетую темную «житуху», и слезы раскаяния, и обида за свою слепоту и слабость, и, что самое страшное, озноб от ощущения саднящего клейма позора, от которого не уйдешь, как от своей тени. Не я один сейчас стою на трамплине, готовый к прыжку в большую жизнь.

А кто этим заинтересовался? Кто меня спросил: как ты, Васин, живешь? Что думаешь? Какие планы на будущее? Абсолютно никто. Толчется водица в ступке, и все тут. Один крик, форс своего рода. Даже надоедать начинает это пустое переливание.

Вы меня не поймите так, что я прошусь, или еще что-то в этом роде. Нет. Я не того покроя, чтобы ждать и вымаливать чью бы то ни было милость. И мне ее не надо. Не хочу быть спасенным, и за свои грехи я до конца рассчитаюсь — умел воровать, умей ответ держать!

Но ведь не в этом суть. Вот мы готовим концерт к открытию нашей средней школы. Нет, вы представляете себе, что я вам пишу? Школа, концерт. И где? В колонии. Чистый, светлый, хорошо меблированный класс, карты, диаграммы, глобус, доска, циркуль. А за партами кто? Уголовники, вся святая святых. И учатся, черт бы их побрал! И улыбаются, и поднимают руки, и встают, как малые дети. Хорошо, не высказать, как хорошо. Как будто бы крах преступности — и вдруг идут люди со свободы, никогда не бывавшие в тюрьмах. И все молодежь, желторотики. В чем дело? Это как прикажете понимать? Они у кого учатся? Кто их толкает на путь преступления? Чего им не хватает? Ведь газеты, радио, литература, театр и кино — все отдано на воспитание и формирование человека будущего. Так чем же объяснить причину устойчивости преступности и неустойчивости людей?

Обидно до боли за такое бессилие в пресечении зла. В быту, в школе, в цехе и в поле нужно этому наносить удар. Не давать змеенышу вылупиться из яйца, уничтожить на корню всякое проявление скверны. Путем морального и материального кнута, путем общественного мнения, путем создания невыносимо тяжелых условий всякому злу. А тюрьма, колония — это пережило себя, и с этим настало время кончать».

А в самом деле, можно ли, нужно ли по отношению к такому или подобному человеку придерживаться формулы: «Заработал — получи», «От звонка до звонка» и т. д.? А может быть, и нужно-то ему совсем другое — не тюрьма, а диспансер, который излечил бы его от первопричины, от той самой «злодейки с наклейкой», которая растлевает часто совсем не злых и не зловредных по своей природе людей и, как следствие, приводит их на тропу преступлений! Ну давайте подумаем разумно: что нужно? Что целесообразнее? Что вернее избавит общество от данного, конкретного нарушителя его покоя: лечить причину или карать за следствие?

В Брянске был такой случай. Жена привела мужа-алкоголика и просила, очень просила принять его на лечение. Ей отказали — нет мест. А через месяц он ее зверски убил. Его, конечно, тут же посадили в тюрьму. Но когда его послали на медицинскую экспертизу, оказалось, что судить его нельзя, он невменяем. Значит, в диспансере мест нет, а в тюрьме есть. А не лучше ли наоборот? Не лучше ли было расширить диспансер? Этим самым была бы спасена женщина, в обществе стало бы меньше одним убийцей, на свете меньше зла.

Разве над этим не стоит подумать?

Думать! — вот что требуется, в первую очередь, от человека, поставленного охранять общество, исправлять брак, допущенный обществом в каких-то не налаженных еще его ячейках. Думать и думать и искать новые пути и формы, а главное — действительно искать истоки, искать, обнаруживать и пресекать. Изучать и исследовать.

Также изучать и исследовать нужно и здесь, и разбираться в людях — кто он и что он, этот человек за решеткой? Чем он дышит и чем живет, куда растет и куда идет?

Ведь он и сам об этом напряженно думает: «Кто же я и мне подобные?» И конечно, здесь не все поэты и далеко не все философы. Но с такой же несомненностью нужно признать и то, что далеко не все здесь звери, лишенные человеческого облика. А потому не только статья и не только срок, а и человеческие качества должны быть положены в основу отношения к заключенным, в зависимости от степени их падения и способности удерживаться в человеческом облике. И в этом, на мой взгляд, один из узловых вопросов нашей исправительно-трудовой политики.