Трудная книга

Вот почему, если говорить всерьез и по существу, нас, общество, не может не тревожить состояние дел в местах заключения, несмотря на заслуги многих и многих работников и большие и несомненные общие успехи на этом тяжелейшем фронте. И все-таки! И все-таки мы не можем не спросить: почему? Почему вместо довоспитания сплошь и рядом получается девоспитание? Почему люди, взятые для исправления, идут в обратном направлении — не вверх, а вниз и вместо искоренения зла появляется новое зло, дающее начало новым преступлениям?

Вы помните Владлена Павлова из главы «Тема с вариациями»? За мелкое бытовое преступление он был заключен в исправительно-трудовую колонию, то есть взят на общественное воспитание, а там благодаря длинному ряду неразумностей и несправедливостей он озлобился до крайней степени. Но когда кончился срок, этого озлобленного человека, с самой отрицательной характеристикой пришлось освободить — закон есть закон! И он пошел в общество. Что он понес с собой? И опять-таки, почему?

Почему вместо воспитания люди в местах лишения свободы, часто не покидая стен учреждения, доходят сплошь и рядом до крайних форм озлобления, нравственного одичания и морального разложения? Это рецидивисты — ответят нам. Да, рецидивисты! Но ведь это тоже проблема! Что такое рецидивисты? Как они получаются? Почему? Натура виновата, природная испорченность человека? Но так мы придем к Ломброзо, к его учению, отвергнутому всей передовой мыслью человечества. Или и здесь есть какие-то причины и условия? Какие? Как получаются, как растут рецидивисты? За счет кого и чего? Как юнцы и глупцы превращаются в злостных преступников? Как из волчат вырастают волки? Кто об этом думает? Кто изучает? Какие меры принимаются, чтобы за первой судимостью не следовала вторая, а за нею — третья? «Ну а с ними-то что? Их-то куда?» — спрашивает меня слесарь Г. Паркачев.

Ну хорошо, рецидивисты. Им создаются жесткие условия — ограничения в свиданиях, в письмах, в питании, даже в шахматах и слушании радио. Все это так, для кого-то это, может быть, и нужно, но нужно смотреть и шире, в глубь вопроса, и в глубь человека.

Вот человек, выросший в глухом уральском лесу и вынесший оттуда поэтическую мечту о море, но мечта эта не получила никакой опоры ни в жизни, ни в людях, и человек заметался, заблудился, и вот за ограбление магазина получил 25 лет срока.

«Тогда и произошел резкий перелом в моем сознании. Чувствуя, что пора жить по-иному, чище, лучше, осмысленнее, я решил заняться самообразованием и перевоспитанием себя. Появился трепетный интерес, даже страсть, к общественным наукам, к истории, политике и, особенно, к литературе. Влекла философия. Занимался, не считаясь ни с чем, не щадя себя, насилуя порой мозг, думая, что сила воли сломит любую преграду. Был к себе беспощаден, даже жесток.

А в беседах со многими заключенными я постигал их душу — влезал в их внутренний мир, рассматривал через микроскоп оставшиеся в живых частицы их души, кусочки человечности, совести, музыкальные струнки расстроенных чувств. И что же? Я всегда находил там человека в анабиозе, которого можно было оживить, одухотворить, открыть ему глаза на прекрасный мир, со всеми его негами и благами, во всей прелести радужной жизни».

Это пример роста, формирования человека, не замечаемого, к сожалению, теми, кто должен был это заметить, поддержать и дать человеку перспективу, выход и надежду. Но на пути — статья, закон, инструкция, и тянущаяся к свету душа начинает чахнуть.

«Мне 32 года. Позади нет ничего сделанного, впереди — глухая стена бесперспективности, — пишет он через некоторое время. — Все валится из рук. Мучительно тянет к народу, к его духовной жизни и интересам. Окружающее опостылело. За последнее время стал ко всему равнодушен, в сердце пусто и холодно. Это знаю — усталость. А есть во мне, чувствую, много хорошего, способного, но оно, не находя разумного применения, чахнет и гибнет».

И погибнет человек, если не сделает каких-то сверхгероических усилий, чтобы не поддаться дикому хохоту опустившихся наркоманов, сидящих здесь же, рядом, на нарах. А есть в колонии и воспитатели, и культработники — они, конечно, что-то делают, проводят какие-то мероприятия, разносят газеты, а вот человека, ставшего человеком, не замечают. Форма!

А вот другая сторона этой формы, о чем с возмущением, негодованием и болью сердца пишут сами же заключенные, те, которые при всех своих ошибках остаются людьми и гражданами.