Трудная книга

И в том и в другом принципе есть, несомненно, свое рациональное зерно, и истина, видимо, как обычно, лежит где-то посредине — но где? Ближе к какому концу, какой крайности? А при решении этого вопроса со всей неумолимостью перед нами встает то обстоятельство, что замки и решетки только временно изолируют носителя зла, по истечении срока он с той же неумолимостью закона возвращается в общество, независимо от того, улучшился он или ухудшился. Так закон, призванный защищать общество, поворачивается к обществу другой своей стороной, он бессилен предотвратить зло, идущее в общество из самого рассадника его, потому что он, закон, — категория формальная.

А общество нуждается не в формальной, а в реальной защите от зла, не в изоляции, а в преодолении его. Эту реальную защиту может дать только одно — воспитание. Ставка на воспитание! Ставка на доверие, на которой строит свою концепцию Лев Шейнин, — это все-таки не то, это более узкая и, я бы сказал, скользкая позиция. И не всегда верная, так как жизнь и душа человеческая слишком сложны. Приведу пример, откровенное признание человека:

«Суди́м три раза. В последний раз мне следователь сказал, что я — пропащий человек. Эти слова произвели во мне революцию. Я сказал, что докажу обратное. Когда я сел, у меня было 4 класса образования. Я стал заниматься самообразованием и сдал экстерном за 8 классов, потом закончил 10 классов на «хорошо» и «отлично». Сейчас изучаю программу института, а также английский язык. Увлекаюсь философией. Стремлюсь изо всех сил, чтобы зря не пропали годы. Когда освобожусь, поеду на самую большую и трудную ГЭС, которая в то время будет строиться, и поступлю в строительный вуз, чтобы не разрушать, а строить».

Человеку оказано недоверие, а он сделал из этого свои, самые положительные выводы. А в других случаях такое же недоверие может вызвать упадок сил и деградацию, равно как ее может вызвать и неразумное, ничем не ограниченное доверие (о чем речь будет идти дальше).

Все значительно сложнее. И единственно разумная ставка в этом вопросе, повторяю, — ставка на воспитание. Воспитание — многогранный процесс, многострунные гусли, в которых можно найти все — с суровых басов до самых тонких и мягких звуков, проникающих в душу, и выразить которыми можно и гнев, и радость, и усилие души, и счастье, и надежду. Но как извлечь, как сочетать все это — и одно, и другое, и третье — и как дойти до сердца человеческого? Переломить или поднять человека? Страх, наказание, послушание, подчинение, унижение — разве можно представить, например, школу, основанную на этих, с позволения сказать, принципах? Почему же в труднейших задачах воспитания труднейших судеб пытаются исходить только из этих принципов? Можно ли злом искоренить зло?

Здесь, конечно, опять возникают вопросы меры и целесообразности. Разве можно вообще, без подавления? Все дело в том, что подавлять. Да, алкоголиков, наркоманов, психопатов, которых, кстати, никто не определяет, не исследует и не выделяет, — конечно, их нужно и подавлять, открывая в то же время им и другие пути жизни. Подавлять худшие стороны исковерканной человеческой личности, но поднимать и взращивать ее лучшие качества и переводить, таким образом, жизненную «стрелку» на другой путь. Все дело в том, что и во имя чего ломается в характере человека.

А припомните высокомерное «Эй ты!» и последующие семь суток карцера. Здесь ломалась человеческая личность. Во имя чего? Разве с точки зрения большой человеческой этики заключенный не был прав, обидевшись на унижающий окрик? И разве с позиций большой человеческой этики не следовало начальнику если не извиниться, то объясниться: «Я не могу запомнить всех фамилий. Прошу прощения». И с точки зрения той же большой человеческой этики, разве это унизило бы начальника в глазах заключенного? Нет, унизило его с ходу принятое решение: «Семь суток карцера», решение несправедливое и неразумное, даже с точки зрения авторитета начальника: авторитет — понятие нравственное, а он заменил его произволом, то есть актом безнравственности. А какое отношение это наказание имеет к тому преступлению, которое когда-то совершил заключенный? Какое отношение оно имеет и к тому, совершит он новое преступление, когда выйдет на волю, или не совершит? Здесь один вопрос, главный и основной: будущее поведение в обществе подменяется другим, частным — отношением к начальнику, к режиму. Начальник оказался здесь на совершенно неправильной позиции «педагогики подавления» — любой ценой переломить и заставить. А заключенного — этого, данного человека, может быть, и ломать не нужно, а, наоборот, успокоить, примирить с обществом, с самим собой, с его тяжким детством, с пьяницей-отцом или с женой, которая «загуляла», он ее побил, и вот она гуляет на свободе, а он «сидит».