Трудная книга

«И все-таки не верилось до сегодняшнего дня, что воспитатели мои — подлецы! Именно этот день дал твердое основание в таком решении. Вы можете подумать, что это я пишу в порыве гнева. Нет! Дело не в этом, но зачем они, чиновники, делают из меня преступника? Главное, с корнями вырывают еще не окрепшую веру и заставляют идти на крайность… Теперь меня утешать не надо, я свою энергию направляю в другом направлении. Скажете, буду жалеть о жизни? Нет. Не буду. Буду мстить самому рассаднику этого зла. Хотя, возможно, смерть придет раньше, чем я освобожусь. Вы знаете мою жизнь, но не знаете твердости моих решений и как я упорно иду к намеченной цели. Я не верю ни в судьбу, ни в счастье, человек сам руководит им, и от этого зависит: будет оно ему улыбаться или безрассудно сбрасывать в трясину. С этого времени я не буду стремиться на свободу, и, если вызовут, может, еще я им открыто скажу: «Меня освобождать не надо». А если выгонят, я сразу сознательно сделаю преступление. Жалеть уже мне не о чем, у меня слишком много отобрали и растоптали, вырвали из души и выбросили на свалку все, что заставляло жить. Я так сильно пережил их отказ.

Я прежде времени потерял молодость, и на ее место пришла несвоевременная старость, а это в конечном итоге дает живой труп, то есть тень человека. Как вы ни говорите, а все в этом мире продажно и фальшиво и до того грязно и подло, что хочется бежать без оглядки в чужой мир, где открыто все его нутро, и пусть оно нехорошее, зато не замаскировано и не заглажено. Пусть вас это письмо не удивляет, но если вам придется услышать обо мне, чтобы вы знали, что на такой шаг я пошел сознательно, и немалая вина в этом будет на их совести. Они меня сделали врагом. Я не могу никому это написать: некому, кроме вас. Но не подумайте, пожалуйста, что я хочу вызвать, чтобы вы вступали за меня в борьбу. Теперь уже поздно. Прошу, если будете писать ответ, не утешать и не разбивать моего решения. Пусть все будет так. Не надо мне мешать скатываться вниз.

Большое спасибо за все, что вы старались сделать для меня. Извините».

Через день — новое, еще более истеричное письмо:

«Все смешалось, мысли не работают, выходит наружу одна накипевшая за все время злость. Я вам пишу искренне, от души: теперь не хочу освобождаться. А для того чтобы я стал преступником, надо всесторонне все обдумать. Я не буду с этого времени человеком и сам буду избегать стать им, не потому, что трудно и за него надо бороться, а потому, что я всего себя уже израсходовал. Мне осталось заглушить одну совесть, чтобы не краснеть. Я, прежде не могший обидеть курицу, буду мстить со всей жестокостью. А остальное со временем, при обстоятельствах, придет само.

А прежде всего мои мечты, когда освобожусь, попасть в какое-то посольство и просить, умолять, чтобы разрешили уехать отсюда вообще. А если будут нужны данные, я им расскажу все. Если же не пойдут навстречу, я сознательно пойду на преступление: пал или взял».

В чем дело?

А произошло вот что. В политике по отношению к преступности тогда повеяло теплом — были созданы правительственные комиссии по пересмотру уголовных дел, и многих стали передавать на поруки коллективам. Но так получилось, что хорошее дело было испорчено неразумным, бюрократическим осуществлением, и вот на глазах у Пшеная стали выходить на свободу люди совершенно недостойные, опасные для общества, а он… А у него получилась заминка. О взятии на поруки нужно было просить того самого председателя, из-за которого, как считалось, он и попал в заключение, и на успех в этом деле он никак не рассчитывал. Но нужно было сломать себя и просить. А тут появился ряд других, осложняющих обстоятельств, описанием которых мне не хочется затруднять читателя. Видимо, была допущена какая-то нетактичность, даже грубость со стороны администрации. И вот Сашка взорвался, вышел из актива, из бригады, поругался с начальником отряда и написал мне, одно за другим, вот эти самые сумасшедшие письма.

Я ему немедленно ответил:

«Слушай меня, Александр!

Если веришь мне, то слушай! Человек волен в своей судьбе, и, если хочешь, ты можешь бросаться в омут головой. Пожалуйста! Дело твое! Но помни, что в мире от этого ничего не изменится, а жизнь человеку дается один раз. Думай! Тебе пришла пора всерьез думать над собой.

Чем ты грозишь? Тем, что ты станешь преступником? Что ты, боявшийся тронуть курицу, будешь убивать. Кого? Людей! Из-за чего?! Из-за того, что тебя обидели, тебя не поняли. Неужели ты не понимаешь, как это гадко и недостойно человека? Ты собираешься убить в себе совесть, но неужели ты не понимаешь, что человек без совести уже не человек?

Я лучше о тебе думал, Александр!

Ты собираешься уехать в чужой мир и что-то сообщать им о наших неполадках. Ты собираешься бежать на чужбину — из-за чего! Из-за того, что тебя кто-то обидел. Неужели ты не понимаешь, как это гадко и низко?

Я переписываюсь с одним заключенным, имевшим в прошлом два приговора к расстрелу. И знаешь, что он пишет: «Разве я родился в Америке? Да мне дороже всех Америк простая рязанская баня». А ты?..