ТРУДНО ЛИ БЫТЬ УЧЕНЫМ

возмущенный ответ, содержащий полное отрицание

возможности близкого контакта грузинской девушки, матери

Сталина, и заезжего высокого гостя. Якобы у грузин с этим

настолько строго, что грех не остался бы незамеченным, а

грешницу просто бы затравили. Не знаю, насколько были

близки к истине мои родственники, тем более что существует

несколько версий об отцовстве вождя, и все они отрицают

отцовство Бесо Джугашвили, а следовательно, нет дыма без

огня. Как бы то ни было, при случае я изложил позицию моих

родственников М.И. Волскому, когда он в деканате вновь

начал излагать гипотезу о том, что Сталин — сын

Пржевальского. Михаил Иванович встал, недобро посмотрел

на меня и ушел, но с тех пор перестал со мной здороваться.

Профессор Волский был типичным представителем

профессорско-преподавательского состава тех времен. Во всех

вузах отношения в преподавательской среде были

нездоровыми, процветали интриги и доносы (на меня тоже

писали анонимки). В народе такие сообщества называют

«гадюшниками». Может быть такое определение слишком

жесткое, но оно во многом отражает суть отношений внутри

этого сообщества. Его члены ревниво следят за успехами друг

друга и всегда готовы наложить коллеге кучу в карман или на

ровном месте затеять свару. Я покажу это на примере

ситуации с Н.В. Лукиным на кафедре судовых устройств и

вспомогательных механизмов, когда-то организованной и

возглавляемой лауреатом Сталинской премии И.И.

Краковским, тогда ректором института. Когда пошли слухи о

том, что Иван Иванович хочет оставить кафедру, внутри ее

преподавательского коллектива немедленно возникла склока.

Ветеранам кафедры не понравилось, что молодой кандидат

наук

Н.В.

Лукин,

ученик

И.И. Краковского, якобы отодвигает их в сторону и «лезет»

вверх, и пошло-поехало. Ректор занял позицию «третейского

судьи» (но на стороне ветеранов) и перевел Николая

Васильевича к нам, на кафедру судовых энергетических

установок, где он и проработал до смерти своего учителя.

Думаю, что в том скандале не было правых, все были

«хороши».

Конечно,

Н.В. Лукин был способным специалистом, я даже услышал

однажды в разговоре женщин из вспомогательных служб

института слова — «гений с кафедры СУВМ», поэтому по

логике его кафедральных оппонентов любить его было не за

что. Но и сам «гений» был из того же теста, что и его

противники, это ярко проявилось в конце 80-х годов прошлого

века, когда он с В.И. Горелкиным организовал атаку на меня

как на руководителя стремительно набирающей вес на

факультете кафедры судовых двигателей внутреннего

сгорания, что привело в конечном итоге к ликвидации этой

кафедры. Потом, расчувствовавшись на одной из «вечеринок»

у проректора по научной работе, он просил у меня прощения и

обещал восстановление прежнего статуса, но не успел –

трагически погиб в ДТП. Его именем назван один из

земснарядов Волжской ГБУ, думаю, по праву.

С 1975 г. ГИИВТ возглавил В.Н. Захаров, который стал

предвестником эпохи дилетантов у власти, продолжающейся

до сих пор. Нет, в организаторских способностях и

предприимчивости ему не откажешь, но сам он к

преподавательской работе не имел никакого отношения.

Наиболее ярко он проявил свои способности в 90-х годах

прошлого века, когда институт лишился двух общежитий и

учебно-экспериментального завода. Нынешние руководители

ВГАВТ/ ВГУВТ (новые названия ГИИВТа) сами прошли все

этапы преподавательской карьеры, поэтому последующий

разговор не о них. На мой взгляд, многие беды нашей

многострадальной Родины происходят помимо общеизвестных

причин и от того, что первые руководители министерств и

ведомств, а вслед за ними и первые руководители «среднего

звена» экономики, в том числе проектных организаций и

предприятий, специалистами в деле, которое они возглавляют, не являются, они назначены на «хлебные» места как

«эффективные менеджеры» или по принципу родственных

связей, личной преданности, принадлежности к клану и т. п.

Изменений к лучшему в этой части не наблюдается.

На этом я закончу рассказ о том периоде моей жизни, когда

благодаря учебе и практике правдами и неправдами, с

отклонениями и зигзагами образовывался во мне костяк

мироощущения будущего научного работника. Оглядываясь

на свое прошлое, я начинаю думать, что человек может долго

искать себя, его судьба может совершать кульбиты, но если в

книге судеб (наверное, есть такая) для него написано стать

кем-то, то к этому он рано или поздно обязательно придет. Так

и я, через глупость и романтику молодости, испытывая