Trust me (СИ)

К полудню дождь успел прерваться на двадцать одну минуту (да, Томас засекал), что уже показалось аномальным, словно погода оставалась испорченной добрых две недели подряд. Двадцать одной минуты хватило на разведывательную вылазку на улицу до ближайшего гипермаркета — за пачкой чипсов, колой и пивом на вечер и еще какой-то отравляющей желудок дрянью, которую руки зацепили по собственному желанию, не руководствуясь командами мозга. За двадцать одну минуту Томас врюхался в лужу по щиколотку, чуть было не врезался в столб светофора, не вовремя заглядевшись на экран телефона, десяток раз уронил купленное на землю (цент на пакет он, что называется, зажал) и раз пятьсот, кажется, прокрутил в голове одну-единственную фразу.

Ньют — мой соулмейт.

Ему не нужно было параноидально опускать глаза на дату через равные промежутки времени, чтобы в этом убедиться. Не нужно было теряться в догадках, разглядывать каждого встречного… погодите-ка. А ведь действительно, откуда ему знать? Ньют ни разу не оголял предплечье перед Томасом, никогда не говорил о своей дате сам, а Томас ни разу даже мельком не видел ее целиком. И Минхо минут двадцать пытался ему это доказать. А Томас не слушал. Как и всегда, впрочем.

Сомнение обладает отвратительной привычкой подкрадываться совсем незаметно, внедряться в голову, как некий вирус, и засиживаться надолго. Этакий непрошеный гость, обладающий достаточной наглостью, чтобы задерживаться в чужом обиталище, когда хозяева уже не знают, какой еще намек сделать, лишь бы его прогнать. И то самое сомнение, навеянное не то погодой, которую Томас считал отвратительной, не то ужасной привычкой переосмысливать вещи в пессимистичную сторону, не то еще чем-то, сейчас атаковало Томаса, нещадно хлестало по мозгам и задевало самые чувствительные уголки сознания.

А если Минхо был прав? Если Гилмор попросту сказал то, что Томас хотел бы услышать? Но зачем ему нужно было говорить это в таком случае? Думать об этом было тяжело. Слишком.

Неприятные, рушащие всякую надежду и радость мысли преследовали Томаса весь остаток дня. Даже когда под вечер дождь в очередной раз замолчал на совсем короткий промежуток времени — минут на сорок, если не меньше, — и парень попробовал восполнить утраченные утром часы сна, свернувшись под одеялом на диване, сомнения продолжали ковыряться в мозгу, как ребенок ковыряется ложкой в нелюбимой еде. Томас всеми силами с ними боролся и в конце концов пришел к выводу, что лучше не думать об этом, пока он сам во всем не убедится, чтобы лишний раз себя не расстраивать, если что-то и впрямь пойдет не так.

Уснуть так и не вышло, но потянуть время, пялясь в потолок, — вполне. Удалось настолько, что когда Томас оторвал-таки зад от дивана, на часах было около шести. Он еще ходил по квартире какое-то время, глазел на струящиеся по стеклам прозрачные холодные дорожки, затем ждал доставки маффинов, которыми время от времени себя баловал, заваривал кофе, периодически сверяясь с замысловатым рецептом в гугле, вытирал убежавшее молоко с плиты и, в общем, совершал все те действия, что могут хотя бы как-то отвлечь мозги от ненужных мыслей и предотвратить их от заполнения излишними граммами меланхолии.

Когда он допивал последние капли еще не успевшего остыть кофе, по квартире прошелся неожиданной частой трелью дверной звонок. Томас просидел пару мгновений недвижимо, словно пытаясь увериться, что не ошибся, и некто по снаружи нажал на кнопку у входа снова, заставляя брюнета вздрагивать и воровато оглядываться. К нему некому было прийти в этот вечерний дождливый час, когда даже само небо, какое-то особенно темное, промокло насквозь, а облака можно было выжимать, как тряпку. Томас еще некоторое время дожидался финального, третьего звонка, а затем потопал открывать, нарочно громко шаркая по кажущемуся холодным до ужаса полу голыми пятками.

***

Чинить транспортные средства в дождь люди не хотели. За весь день в мастерскую мистера Гилмора заехала от силы пара-тройка особо отчаявшихся человек, у которых было слишком мало денег для оплаты требуемых услуг, но слишком много озлобленности и грубости. Их пришлось выпроводить несмотря на протесты и уже не пугающее «Вы вообще знаете, кто мой отец?». Все остальное время босс и подчиненный просидели в гараже на излюбленных креслах. Мистер Гилмор безуспешно учил Ньюта играть в покер, скормил ему остатки жареной курицы с белым хлебом, на корочке которого образовалась тонкая пленка плесени.

Дождь шумел без остановки и, казалось, мог легко пробить крышу тяжелыми каплями. Кое-где она протекала с незапамятных времен, но поскольку дожди случались редко, о починке ее заботились мало.