Trust me (СИ)

В детской забаве считать проезжавшие мимо автомобили (двадцать четыре) и ассоциировать их цвета с героями из мультфильмов и комиксов время пролетело гораздо быстрее, чем предполагалось. Ньют даже ойкнул, осознав, что может припоздать немного. Он непомерно долго прятал ключи в трещину под воротами — все, как объяснял мистер Гилмор, — где их нельзя было увидеть, но можно было достать, если знаешь, куда именно совать пальцы. Хотя, глядя на крошечную прореху между землей и воротами, Ньют начал сомневаться, что боссу удастся пропихнуть туда свои сардельки.

От дождя удалось спрятаться внутри длиннющего, на удивление почти пустого автобуса, где Ньют примостился в дальнем углу, вальяжно закинув ногу на ногу. Телефон продолжал пищать, в колонках визжала совсем дешевая, чуть ли не царапающая барабанные перепонки попса, худой старичок сидел поодаль с каменным лицом, даже не двинувшись ни разу за время поездки (Ньют бы не удивился, узнав, что он даже глазными яблоками не крутил). Руки его, сморщенные, с выступающими венами, выглядящие, как кора давно высохшего дерева, были сцеплены в замок. Под конец голову Ньюта не покидал образ восковых фигур, виденных единожды в музее мадам Тюссо, куда их водили в школьные годы. Может, этот чувак на самом деле всего лишь случайно забытая фигура, и, если до нее дотронешься, почувствуешь что-то неживое и холодное под пальцами?

Какой бред, Ньют, уймись.

Бывают на учебе такие дни, когда хочется только привалиться на что-нибудь, будь то парта, стена, собственный кулак или чье-то плечо, и пребывать все время в некой прострации, ничего не замечая и не воспринимая, что тебе говорят. За время регулярного посещения курсов у Ньюта выработалась зависимость от такого состояния: оно преследовало его из занятия в занятие, и, сколько блондин ни пытался, прогнать его удавалось редко.

В этот раз настроение погодой высосалось, кажется, у всех. Зевали даже преподаватели, на чьих серых лицах легко можно было прочитать «Мы не меньше вашего хотим свалить отсюда нахрен». Принцип «раньше сядешь — раньше выйдешь» для них эффективен не был, и вместо того, чтобы как можно скорее разъяснить материал и по-быстрому прогнать всех учащихся по практическим заданиям, они мусолили один пункт около часа, неизвестно зачем чертили схему, которую так никто и не разобрал, на грязной черной доске, а с практикой возились намного дольше.

Нетрудно догадаться, что из здания Ньют выполз практически в девять. Остальные, не менее раздраженные, уставшие, проклинали все на свете. Кто-то даже замолвил словечко об уходе, но заглох сразу же: деньги жалел. Вся группа растеклась в разные стороны улицы, а блондин так и остался стоять под козырьком у входа, пытаясь придумать, что делать дальше. Странно. Они учатся вместе уже полтора месяца, а той псевдо-дружеской болтовни, которой все начиналось, уже не было. Все выглядели, как по чистой случайности собранные в одном месте незнакомцы (что, в принципе, было правдой), не желавшие знать друг о друге ничего. Поэтому никто не предложил никому сесть к себе в машину и доехать до дома, никто не поинтересовался, далеко ли им, спешно натягивающим тонкие куртки над головой и раскрывающим зонты, идти. Те, у кого были свои авто, просто плюхнулись на сухие сидения и поехали туда, куда нужно.

А Ньют даже зонт забыл взять. Дурак.

Он стянул толстовку, обвязал ею голову, как платком, и с неохотой вышел под дождь. Издалека Ньют наверняка напоминал страшноватую мужеподобную монашку, которая к тому же прихрамывала на одну ногу и изредка откашливалась басовитым голосом с зачатками прокуренной хрипоты. Капли скатывались по носу, как по горке в парке аттракционов, потом шлепались либо на землю, либо на губы, откуда Ньют их по привычке слизывал.

Толстовка промокла быстро, а вместе с ней — волосы, шея и плечи. Ньют зябко ежился, постоянно поднимал глаза на таблички с наименованиями улиц, чертил в голове карту местности и рисовал путь до ближайшей автобусной остановки.

Слишком долго. Слишком холодно.

Город (или, по крайней мере, этот район) вымер. Ни одного прохожего. Машины — редко. Общественный транспорт отсутствовал вовсе. От темени защищали только фонари, в свете которых искорками серебрились наклонные линии капель. Ньют уже чувствовал всем телом забирающуюся в организм простуду — если не что-то похуже, — хлюпал носом и мрачно насвистывал нескладный набор звуков. Отравленное ужастиками подсознание превращало низкие деревца у обочин в людей с ножами наперевес, рисовало повсюду каких-то уродцев, на деле оказывавшихся забытыми вещами, пустыми, разъеденными влагой коробками, скамейками, мусорными баками и припаркованными у входа в дома велосипедами. По всей длине улицы — прямоугольники света из занавешенных окон, блеклые витрины близких к банкротству магазинчиков, где хозяева сидели на низких стульях, уставившись в телевизор. Люди грелись в теплых помещениях, смотрели в окна и только качали головами. Он же, Ньют, шел сквозь холодную массу весь мокрый, злой и пепельно-серый, как небо над головой.