Над дверью звякнул колокольчик. Оба парня, расставлявшие перепутанные книги в нужном порядке, единовременно оглянулись. На них таращился пенсионер в футболке с гологрудой женщиной и какой-то надписью на другом языке. Судя по полуметровому буклету, испещренному картами, фотографиями и мелко напечатанными текстами, в руках — турист.
— Банк где? — нагловато спросил он, словно нарочно путая порядок слов.
— Двумя кварталами ниже, на перекрестке. Увидите, эммм… месье? — пробежавшись глазами по надписи, обратился к вошедшему Минхо, чья рука застряла на уровне третьей полки.
— Merci, garcon [1], — мужчина махнул буклетом рукой, забавно развернулся на пятках и вышел.
— Гарсон, мать его… — услышал Томас ворчание Минхо, дотянувшегося до книги и переставляющего ее на самую нижнюю полку.
— Откуда ты знаешь, что он француз?
— Буковки на футболке знакомые. Да и рожа такая… ммм… специфическая, — Минхо протянул Томасу книгу и, поймав на себе взгляд брюнета, снова расплылся в улыбке. — Ну так? Что насчет что-нибудь?
— Смотря что ты имеешь в виду под «что-нибудь», — Томас неопределенно дернул плечами и вложил в тонкую детскую книжку выпавший ценник. Глаза его целенаправленно избегали дальнейших контактов с Минхо, потому что иначе он разговорится о всем том, что мучило его утром, а выслушивать от азиата, что Ньют «просто не тот», ему не хотелось. Это не казалось отныне правильным.
— Ну… обычно вы там… прикасаетесь друг к другу нужными руками, потом вас обоих пронзает финальное осознание того, что вы соулмейты, а потом… у всех по-разному.
— Боюсь тебя разочаровать, но мы… как бы… просто разговаривали, — Томас боялся даже повернуться к другу, крайне удивленное лицо которого было заметно даже боковым зрением. Минхо упер руки в бока, пробубнил что-то вроде «ну не-е-е-е, так неинтересно!», так и не превратив это в более громкую и лучше распознаваемую фразу.
— В смысле «просто поговорили»? Он продолжает упрямиться? — в ответ на неловкий кивок Томаса, закусившего нервно губу, Минхо прыснул, резко дергая головой назад, и чуть не врезался затылком в шкаф. — И он у тебя ночевал?
— Да, но… ушел… — Томас выронил книгу: она откатилась под низкий круглый стеллаж, и брюнет приземлился на колени, пытаясь ее достать. Минхо взглядом буравил ему лопатки и, казалось, хотел не то чтобы дыру прожечь, а пробурить десяток лунок, какими пользуются любители зимней рыбалки на замерзших водоемах. — Я проснулся около четырех, а его уже не было.
Поднявшемуся с колен Томасу на плечо легла ощутимо тяжелая рука, тут же впившаяся пальцами в кожу. Минхо тряхнул друга (Томас удивлялся при этом, насколько легко ему это удается. Одной-то рукой!) и потянулся было второй ладонью к щеке то ли чтобы погладить, то ли чтобы дать пощечину посильнее, но вовремя спрятал ее в карман.
— Напугал ты парня, Томми. Поздравляю. Я прямо-таки вижу прощальную фотографию, которую ты получишь спустя дней десять, с его улыбающейся физиономией на фоне пляжа в какой-нибудь Коста-Рике и короткой надписью «Куда угодно, лишь бы подальше от тебя», — и в довершение своей тирады Минхо театрально провел рукой по воздуху, пальцами очерчивая фигуру квадрата. Томас, успевший привыкнуть к подобного рода подколам, только глаза закатил на вполне ожидаемые слова и перешел в другой конец книжного, где тщательной расстановки на нужные места требовали еще по меньшей мере двадцать книг. На некоторых из них отпечатались жирные пятна, обрисовывающие подушечки пальцев. Томасу пришлось тщательно вытирать обложки влажными салфетками.
— Ты чего, кстати, не на работе? — Томас оглянулся через плечо на Минхо, который, прижавшись спиной к книжному шкафу, одну за одной запускал в рот ириски, неизвестно откуда взявшиеся.
— А должен быть? — Минхо всегда отшучивался, когда не хотел о чем-либо говорить. Томас просек это давно и потому с прищуром посмотрел на друга, скрещивая руки на груди. — Ладно, ладно, я на грани увольнения, чувак. Я понятия не имею, куда идти, если меня все-таки выкинут, сидеть на шее у Терезы я не хочу и вообще говорить об этом не буду, лады?
— Как скажешь, — Томас подошел к Минхо и протянул руку, безмолвно требуя ириску, и азиат нехотя отдал последнюю напоминавшую камень по консистенции конфетку из длинной пачки. Ириска оказалась настолько твердой, что Томасу пришлось мусолить ее минут пять как минимум. — Тебе, собственно, давно надо было оттуда сваливать.
Минхо натянуто улыбнулся: ни капли насмешки, одно горькое сожаление — и, вынув из кармана измятую синюю пачку, заглянул в нее, пытаясь отыскать среди поломанных сигарет хотя бы одну целую. Не найдя такой, смял пачку еще сильнее, словно шуршанием упаковки желал заглушить что-нибудь особенно громкое, и вопрошающе посмотрел на Томаса, который курил только в тех случаях, когда ему предлагали, будто надеясь, что у брюнета найдется хотя бы что-то.