Trust me (СИ)

— Я, в общем-то, звоню узнать… как там Ньют? Он вчера как-то совсем неважно выглядел, как он?

— Хороший вопрос, Томас, очень хороший… — Гилмор снова закашлялся, и на секунду Томасу показалось, что мужчина вот-вот задохнется. Становиться свидетелем чьей-то смерти при телефонном разговоре не хотелось совсем. — Он позвонил сегодня часов, кажется, в шесть… разбудил, засранец… сказал, что будет отсутствовать несколько дней. Видите ли простудился сильно. Нагулялся где-то под дождем и слег с температурой.

Дальше Томас уже не слушал, а мистер Гилмор, наоборот, разговорился. И, воспринимая не более одной четверти фраз, брюнет умудрился-таки улыбнуться, когда до ушей донеслось шуточно-ворчливое «Вот и скажи, что он из Англии приехал! Там дожди шуруют каждый божий день, а здесь одного ливня раз в сто лет хватило, чтобы ему хреново стало. Ну и как это понимать?!». Гилмор сказал еще что-то, потом еще и еще, даже не заботясь о том, что собеседник упрямо молчит и не издает ни звука, и в конечном итоге, неожиданно ойкнув, спешно распрощался, объясняя, что ему срочно необходимо закончить одну важную штуку, о которой он, «дурак старый», напрочь забыл. Как только Томас положил телефон на прилавок, колокольчики над дверью тренькнули снова, и внутрь вошел Минхо, выкуривший, судя по запаху, половину пачки по дороге.

— Это не город, а дыра! — жаловался азиат, спрятав указательные и средние пальцы обеих рук в карманы и активно пережевывая что-то. — Я обшарил магазинов десять, прошел три квартала, и, представляешь, нашел свою любимую марку в какой-то халупе! Там паутина свисала до самых столиков! У продавца изо рта чуть радуга не полилась, когда я зашел! — с каждым предложением громкость его голоса увеличивалась и сопровождалась становившимися все более рьяными взмахами рук. Потом, правда, он остыл немного, выдохнул протяжно, будто выпуская свое недовольство вместе с воображаемым дымом, и уставился на Томаса. — Ты закрываться думаешь вообще или нет? Время так-то, — он начертил указательным пальцем круг на запястье и постучал по центру, — уже пора.

Томас автоматически глянул на часы, потянулся, растопыривая пятерни до предела, и отправился совершать уже привычные махинации: опустить жалюзи на витрине, выйти из системы на компьютере, проверить, остались ли включенными камеры, запереть на ключ подсобку и перед выходом перевернуть табличку на двери на обратную сторону. Обязательно проверить, заперта ли дверь, несколько раз, убрать ключи в потайной карман рюкзака, посмотреть, не забыл ли на прилавке телефон — он почему-то всегда делал это в последнюю очередь. Все было отточено до автоматизма и представляло собой нерушимый алгоритм, который повторяешь независимо от желания, настроения, погодных условий и положения звезд.

— Мне надо идти, чувак, — внезапно проинформировал его Минхо. — Тереза попросила встретить ее после работы: хотела обговорить, куда мне податься, если вылечу из кофейни.

Томас ответил на это пожатием руки и невозмутимым «иди, увидимся». Он провожал Минхо взглядом, вцепившись пальцами в лямку рюкзака, совсем как школьник, ожидающий автобуса.

Любые разговоры Минхо о Терезе воспринимались как нечто по-домашнему уютное и привычное. Казалось, у Минхо не было никакого прошлого до нее или они знали друг друга с пеленок. Все то житейское и обыденное, что рассказывалось Томасу лаконично и порой даже сухо, как история, которой не хочется отчего-то делиться, приобретало свое отражение в голове брюнета. В Терезе он помнил лишь обескураженные синие глаза с хлопавшими то и дело ресницами, что смотрели на Минхо завороженно, в остальном же ее образ порядком позабылся. Будто был предназначен не для его памяти. Он запомнил отдельные факты о ней, упомянутые азиатом пару раз невзначай, но на этом она для Томаса заканчивалась.

Приблизительно, наверное, здесь же заканчивался для Минхо Ньют. Азиат выказывал лишь напускной интерес ко всему, что происходило между Томасом и загадочным блондинчиком из автомастерской, и Томас выказывал абсолютно равноценный напускной интерес к тому, что происходило между Минхо и Терезой. Может, это было не совсем правильно. Или вообще неправильно. Но так оно само собой выходило, и должного объяснения этому найти не удалось бы ни при каких обстоятельствах.

Ньют болел и торчал теперь дома, неспособный выйти ни на работу, ни, тем более, на учебу. Одного только представления серо-синего лица с кругами под глазами, образовавшимися после прогулки по еще припорошенному утренним сумраком городу, стучащих зубов и красного, точно после мороза, носа, было достаточно, чтобы озноб почувствовался по-настоящему. К одиночеству сначала несмело, но потом во всей своей массе подмешались жалость и беспокойство. Томас должен был помешать Ньюту уйти. Дать отогреться нормально. Напоить какими-нибудь лекарствами. Помочь хоть чем-нибудь, чтобы ему не стало совсем плохо. И с этого мгновения Томас ощущал себя виноватым как никогда, вину внезапно захотелось загладить.