Trust me (СИ)

Мозг заработал, подбирая возможные варианты, вспоминал, отбрасывал нечто неисполнимое и анализировал, анализировал, анализировал. Все это время Томас топтался на месте и лишь спустя минуты три немого серьезного разглядывания витрины напротив приземлился на крыльцо книжного, подперев подбородок ладонями. Мимо него проходили, окидывая оценивающими, порой неодобрительными взглядами, его чуть сгорбленную фигуру с панцирем в виде рюкзака на спине, потом забывали мгновенно.

Кажется, в одну из последних встреч в книжном Ньют говорил что-то о пособиях, которые надо будет заказать в скором времени. Томас даже записал автора и название в заметках на телефоне и внес эти книги в список заказов, не взяв с Ньюта ни цента…, а еще позавчера он разгружал товар, который до сих пор не разложил на стенды, и подсобка теперь загромождалась целой крепостью из коробок, перемотанных сантиметровым слоем скотча. Подумав немного, Томас извлек ключи из кармана, открыл дверь магазина, чуть было не развернув табличку, и кинулся в подсобку, на ходу хватая оставленные на прилавке ножницы.

Разобраться, в какой коробке находилось нужное, возможным не представлялось: все они были одинаково картонные, без рисунков и каких-либо пометок помимо нескольких специальных стикеров с мерами предосторожности при перевозке. Вскрывать приходилось каждую по очереди; их было не так много, но на все у Томаса ушло по меньшей мере минут сорок — скотч, казалось, предварительно облили суперклеем. Те коробки, в которых помещались упаковки с канцтоварами, откладывались сразу, запихивались и заталкивались под стеллажи. Последние новинки, классика, двадцатый век… Томас поднимал к блеклому свету книгу за книгой, читал название, прикусывая губу, и неудовлетворенно заталкивал меж остальными, ненужными в эту минуту и оттого небрежно наброшенными друг на друга на пыльную стеллажную полку.

Два искомых томика, оказавшихся на удивление тонкими, в гибкой обложке, с закутанными в картон уголками, нашлись в предпоследней коробке среди собраний рассказов для детей. Томас сверился на всякий случай с заметками, сложил книги в глупый светло-зеленый пакет с овечками, который затолкал в рюкзак. Проделал заново большую часть необходимых махинаций по закрыванию магазина и наконец-то вышел наружу, воодушевленно вдыхая как можно больше воздуха. Оставалось доехать до Ньюта и, самое главное, не заставить его сбежать в Коста-Рику своей назойливостью.

***

Вчерашний холод забрался в кости, въелся в костный мозг и не собирался оттуда вытекать, периодически рассылая похожую на эпилептические припадки неконтролируемую дрожь по всему телу. В венах кипела лава, очаг ее концентрировался где-то в голове, и на лбу оттого вполне можно было пожарить яичницу. Под одеялом — слишком жарко. Без него — слишком холодно. Тело мерзко липкое от пота, красное, как после мороза. Хотелось уснуть и не проснуться или хотя бы избавиться от овощеподобного состояния.

Ньют, закутанный в одеяло и одетый во все самое теплое, что удалось нарыть в доме, съежился на диване, вперив взгляд в телевизор. Он не слышал голос диктора, который обсуждал с какой-то кинозвездой недавно вышедший фильм — только наблюдал за перескакивающими с одного лица на другое кадрами, улавливал мимику и пытался прочесть речь по губам, но в глазах все периодически плыло и затуманивалось пленкой слез, которые всегда почему-то выступали при сильном недомогании. Единственное, что слышалось отчетливо и громко — собственные мысли, непрогоняемые и надоевшие порядком за прошедшие несколько часов.

Он вышел на цыпочках из квартиры Томаса в еще влажной кофте, невысохших джинсах и продолжавших хлюпать кедах в три сорок две, хотя еще вечером думал, что переночует, а утром сразу рванет на работу, не заглядывая даже домой. Послушался случайного мысленного порыва, и вот, пожалуйста, уже к шести был готов лезть на стенку от жара и невыносимой головной боли (хорошо, от непонятного стыда и ощущения, что сделал нечто неописуемо глупое, — тоже), а сейчас и вовсе не может встать с места и лежит в одном положении почти целый день. Вокруг него тогда зыбким туманом растекались утренние не то сумерки, не то зачатки рассвета, ноги то и дело попадали во внезапные дыры тротуара и намокали еще больше. Фары проезжавших по встречной полосе машин выплывали наружу внезапно, словно с громким «Бууу!» нарочно пытались испугать, и Ньют дергался от каждой из них. Домой добрался к половине пятого, хотя мог бы и быстрее, но силы покидали организм уже тогда и тормозили и без того вяло плетущиеся ноги.

Какой же дурак, черт подери.

Мог хотя бы записку оставить, а то вышло как-то не слишком хорошо: свалил втихаря, не сказав ни единого слова благодарности, а Томас теперь думает, наверное, что сделал что-то не так. Хотя Томас не виноват ничуть в его, Ньюта, поведении.