То, что произошло минуту назад, неожиданно прояснилось в сознании Томаса, ударило в грудь, выбивая из легких воздух, хлестнуло по лицу словно бы кнутом, заливая кожу красным. Ньют увидел. Ньют понял. И Ньют сейчас смотрел на него так пораженно и вместе с тем испуганно, словно увидел привидение или какое-то другое мифическое существо. И, казалось, он забыл даже о том, что его чуть было не размазали по асфальту, потому что занимало его только одно. Однако дыхание его становилось все более умеренным, рука, оказавшаяся на груди сразу после того, как Томас убрал свою, постепенно переползла на шею, глаза заметно сузились, не смотрели больше, распахнувшись до размеров тарелки.
— П-прости, — Ньют невольно заикнулся, будто ему не хватало воздуха, — мне пора. Я свяжусь с тобой, если решу идти к Минхо и… как ее? Терезе.
— Ладно, — Томас ответил это уже спине стремительно удалявшегося Ньюта. Он попытался было выкрикнуть последнее отчаянное «Пока!», точно оно действительно могло что-либо изменить, но голос его утонул в человеческом гомоне — Ньют его уже не слышал.
«Я надеюсь, что ты решишься», — пробормотал Томас.
Он до последнего старался избегать каких-либо возможностей показать Ньюту свою дату, скрывал ее не хуже самого блондина и в конце концов так жалко и позорно провалился. Что теперь будет? Ведь Ньют наверняка только-только начал доверять ему (если вообще начал), а теперь это все подорвано и испорчено окончательно.
Глаза резало. Кто-то подошел сзади, аккуратно коснувшись плеча, и произнес неуверенное «Сэр, вы в порядке?», на что Томас заверил случайного доброго прохожего, чьего лица так и не увидел, что все хорошо. И Томас не знал, кого он пытался убедить больше: этого незнакомца или себя. Что все было, есть и будет хорошо.
Он шел к парковке в полном одиночестве, повторяя для себя надоедливую мантру. «Все будет хорошо. Я ничего не испортил. Все будет хорошо».
Правда, он сам в это верил с трудом.
***
Хлопку двери аккомпанировали грохот отбрасываемой в стену обуви, стук чего-то, что ударилось об пол вместе с рюкзаком, шорох стягиваемой с тела кофты и малопонятные полустоны-полурыки, что нещадно царапали глотку. Дом, казалось, вздрогнул от неожиданности, потому что где-то на кухне какая-то вещь шлепнулась на пол, и потом все замолчало, пронзительно и выжидающе, словно предполагая, что Ньют вот-вот начнет разбивать костяшки о все твердые предметы и разбивать все хрупкое.
Но Ньют не хотел портить собственное имущество — вжался голой спиной в стену с такой силой, что в позвоночнике что-то отдалось кратковременным болезненным импульсом, ногтями проводя по краске и нещадно ее царапая. Свет фар, что ослепил его целой кинолентой знакомых и далеко не самых приятных воспоминаний и заставил замереть посреди проезжей части, ожидая неминуемой смерти или крайней стадии инвалидности, теперь пугал на порядок меньше. То, что Томасу хватило смелости обнять его, оттащить на себя и продержать, прижимая к груди, тоже отходило на второй план. Сейчас его заботило лишь одно.
Вот она — гадкая ирония судьбы. Ты по-бараньи настырно не веришь в соулмейтов, и даже, черт возьми, начинаешь понимать, что не только привязываешься, но и постепенно начинаешь влюбляться в человека, не обращая внимания на то, что нарисовано у вас на руках, но именно он оказывается тем, о ком трещат все вокруг без умолку. Тем, чье существование ты упорно отрицал. Тем, кого считал последователем глупых и смешных сказок. Тем, кого называл исходом миллионов случайных удачных совпадений. И если это не было какой-то насмешкой свыше, то Ньют не мог найти этому иного объяснения.
Ньют поднял левую руку, которая, казалось, весила не меньше тонны, и посмотрел с ненавистью на восемь цифр, разделенных точками. От запястья до локтя предплечье покрывали татуировки, набитые буквально друг на друге, являя тем самым хаотичный, далекий от привычной «полурукавам» красоты и гармоничности, рисунок. И на всем этом смешении орнаментов — те самые числа, что проявлялись, окруженные ровным прямоугольником абсолютно чистой, словно бы никогда не тронутой иглами и чернилами, кожи.
Последний раз, когда Ньют смотрел на дату, та еще не изменилась — на месте последних четырех цифр были «Х». И, казалось, так много времени прошло с тех пор, хотя на самом деле — чуть больше месяца. Как раз тогда Ньют только-только влип во всю ситуацию с курсами и бегал по книжным магазинам в поисках пособий, завалил первый зачет, и Томас согласился отвезти его на другой конец города. Потом он, Ньют, сам решился прийти к Томасу и побеседовать обо всем подряд, а потом… столько небольших «потом» произошло с момента их первой встречи. И они представлялись такими далекими, а теперь, когда-то, чего Ньют сторонился, все-таки подтвердилось, снова и снова вспоминались все красочнее и красочнее.