Trust me (СИ)

И Ньют не знал, что ему делать. Он проследовал в ванную, прижимаясь плечом к холодной стене. Посмотрел на себя в зеркало, будто не делал этого уже как минимум столетие. Глаза красные, готовые пролить несколько слезинок. Кожа на лице намного бледнее, чем обычно, волосы, сбившиеся набок, открывали обзор на несколько шрамов, оставшихся после операции. Тело напряжено, и остатки прежних мускулов еще проглядывали сквозь кожу.

Ньют долго разглядывал свое растрепанное отражение, похожее на подстреленного птенчика, который забился в угол и к которому тянул руки человек, совсем не похожий на того, кто подбил его. И птенчик не знал, стоило ли поверить этому незнакомцу, чье лицо, впрочем, не выражало ничего враждебного. Он тянулся было к нему, доверчиво расправляя живое крыло, но внезапно сжимался в крошечный комочек. И метания эти продолжались уже бесконечно долго, но человек оставался терпеливым и все говорил свое словно бы заученное «все будет хорошо». Оставалось сделать лишь несколько шагов, пересилить себя и свой страх и дать наконец кому-то позаботиться о себе, но боязнь у птенчика была сильна настолько, что обматывала хрупкое тельце цепью.

« — Значит, если кто-то в тебя влюбится, но в итоге ты узнаешь, что он твой соулмейт, ты оттолкнешь его?

— Только если не влюблюсь в ответ.»

Ньют не настолько разобрался в своих чувствах, чтобы говорить о безоговорочной и бесповоротной влюбленности, но то, что начало этому было положено, он знал точно. Потому что хоть Томас и оказался его соулмейтом, отвергать его не хотелось — после такого Ньют точно возненавидел бы себя. Да. В Томасе крылось слишком много замечательных черт, которые не могли не очаровывать и не заставлять что-то в душе плавиться и растекаться горячей жидкостью по венам. Его любовь к жизни, его готовность помочь, его несменяемая улыбка, то, как он смеялся, откидываясь назад и закрывая лицо ладонями, то, как он мгновенно серьезнел, когда дело доходило до каких-нибудь важных вещей, то, как внимательно и чутко он относился к скепсису Ньюта и позволял ему закапываться в собственное личное пространство. И Томас явно не был назойливым — он был тем, кто заставлял скучать по себе и жаждать очередной встречи.

Разве мог Томас обмануть его? Разве могла единственной его целью быть именно встреча с соулмейтом и все вытекающие из этого последствия? Разве мог Томас ценить лишь сам факт того, что у него есть некто, дарованный судьбой, а не человека?

Это было слишком на него непохоже.

Ньют страдал этими мыслями, расхаживая по комнате. В нем боролись две разные личности: одна, что помнила отчетливо все произошедшее раньше, твердила, что все это ложь и иллюзия, вторая же пыталась убедить Ньюта, что нужно довериться. Довериться так же, как Томас, который в какой-то мере пожертвовал тем, во что искренне и преданно верил. И необходимость выбрать между чем-либо одним из двух пугала Ньюта донельзя, и он понятия не имел, как поступить. Ему было страшно рисковать, потому что воспоминания были слишком свежи, чтобы отталкивать их вот так просто, но и вместе с тем хотелось сделать хотя бы пару шагов вперед из своего омута переживаний и страхов, приблизиться к свету, что упорно и непрерывно разгонял обволакивавший все вокруг мрак.

Бороться с самим собой оказалось одним из самых тяжелых испытаний, что Ньюту удавалось когда-либо проходить.

***

— Да, мам, — Томас повернул ключ в замке и шагнул в знакомую обстановку собственной квартиры, — нет, мам, не думаю.

Последний раз он разговаривал с мамой в тот самый день, когда заметил, что дата на руке наконец изменилась. Тогда он думал, что потерял все или упустил. Но сейчас, в тот самый день, когда он слишком неосторожно дал Ньюту знать, что они все-таки являются соулмейтами, он только бы усмехнулся, посмеиваясь над самим собой. Если он и испортил все, то точно сегодня. Сегодня он облажался как никогда.

Мысли об этом перебивали бодрый мамин голос, о чем-то воодушевленно рассказывавший. В трубке послышалось молчание, которое Томас поначалу расценил как окончание разговора, но мамино любопытное «ну так?» напомнило брюнету, что ему на самом деле задали какой-то вопрос, который он, слишком погруженный в свои мысли о собственных систематических неудачах, не расслышал.

— Ты что-то спросила? — мама на другом конце театрально вздохнула. Томас включил режим громкой связи — так ему всегда было удобнее разговаривать — и приземлился в узкое кресло возле дивана, на котором не так уж и давно спал Ньют.

— Конечно спросила. Ты меня совсем не слушаешь, Том! — Томасу захотелось упомянуть в миллионный раз, насколько сильно его злит, когда мама обращается к нему таким образом, но буквально поперхнулся воздухом, когда вслед за этой укорительной репликой последовал оставшийся до поры до времени без ответа вопрос: — Как там твой соулмейт? Или вы еще не встречались лицом к лицу?