Trust me (СИ)

Ньют стиснул губы — по нему видно было, насколько быстро улетучилось его полусонное состояние и сменилось напряженностью, свойственной, разве что, ежику, выпустившему все иголки. Он положил вилку и поднял на Терезу взгляд, холодный и безразличный.

— Я в это не верю.

Томас толкнул его коленом под столом, и на этот раз суровый взгляд вперили уже в него. Назревало что-то дрянное и явно не предвещавшее ничего хорошего.

— Серьезно? — Тереза, видимо, растерялась поначалу, но все-таки собралась с мыслями. — Разве в это можно не верить? — Минхо непроизвольно вякнул случайную пришедшую на ум фразу, надеясь переключить внимание девушки на что-то другое, но та по-командирски шикнула на него и все тем же безэмоциональным тоном попросила не перебивать. — Да ладно, глупости все это. Так соулмейты вы или нет?

— Я не думаю, что тебе настолько важно это знать, — продолжал упорствовать Ньют. Спина его выпрямилась, мышцы на руках напряглись настолько, что проглядывали сквозь тонкую ткань.

— Мне просто любопытно. Да и если ты скажешь, страшного ничего ведь не будет, — Тереза безмятежно растянула губы в улыбке. В руках она вертела кусочек хлеба, скатанный в крошечный крепкий шарик. — Нет, мне правда интересно. Вы так мило вместе смотритесь.

— Повторяю, это не важно, — процедил Ньют. Томас с Минхо только успевали переводить взгляды с одного на другого. Между Ньютом и Терезой, казалось, вот-вот начнут вспыхивать искры. Томас продолжал настойчиво пихать колено блондина под столом. Хотелось взять его за руку, но сейчас это было бы, наверное, наглостью в высшей степени.

— И что значит «я в это не верю»?

— Это значит, что я считаю всю эту хрень с датами полной чушью. Выдумкой. Люди просто рождаются с этими циферками на руках неизвестно почему и верят, что существует якобы вечная идеальная любовь. Бред это. Б-ре-д. Ты это хотела услышать? — Ньют стиснул руки в кулаках. Томасу и Минхо подумалось, что он с минуты на минуту ударит яростно по столу и кинет Терезе, что не унималась со своим любопытством, что-нибудь в лицо. Но блондин крепился и держал себя в руках. До поры до времени.

— Как можно в ЭТО не верить? — Тереза демонстративно взяла Минхо за руку, разворачивая свободную так, чтобы на ней были видны цифры.

— Легко! — воскликнул Ньют, резко вскакивая с места и опрокидывая стул. Томас чувствовал себя жалким и слабым, потому что боялся, вмешавшись, сделать все еще хуже. — Так же, как не верить в бога, в аистов, которые якобы притаскивают детей, в Санту Клауса, пришельцев и, мать ее, Кровавую Мэри! Вот так!

— Зачем так заводиться? — Тереза сохраняла невозмутимое выражение лица, однако в ней были заметны первые признаки страха. — Я просто спросила.

— Почему нельзя было просто спросить, с какой мягкой игрушкой я спал в детстве или, я не знаю, во сколько лет впервые покатался на коньках? Почему надо обязательно говорить именно об этом?

— Потому что это нормально — разговаривать о соулмейтах. И верить в это и принимать как должное тоже нормально.

Ньют явно хотел съязвить в ответ, потому что его буквально перекосило от отвращения и злобы. Он оглядел всех сидящих за столом, секундой дольше задержавшись на Томасе, и стремительно вышел в коридор, на прощание выкрикнув ядовитое «спасибо за прекрасный ужин!». Дверь хлопнула, в прихожей со стены, видимо, упала рамка с небольшим панно, и Тереза вздрогнула. Она уткнулась Минхо в плечо, и тот обнял ее, виновато глядя на Томаса.

Томас не сказал ничего. Он выбежал вслед за Ньютом, заверив Терезу, что все в порядке, хоть и горел желанием ударить ее по лицу.

Хоть и чувствовал снова, что все безвозвратно испорчено.

***

— Ньют! Ньют! Подожди! — Ньют успел дойти до конца квартала, пока Томас выходил из квартиры. Последний, бегло оглянувшись, не смог сдержать скромной, ненасмешливой улыбки, и крикнул снова: — Ты не в ту сторону идешь!

Он ожидал яростного «плевать!» или чего-то похуже, но Ньют молча развернулся и теперь уже на порядок медленнее пошел в обратном направлении. Остановился возле Томаса на секунду, выглядя до того жалким, что Томасу почудилось, будто он сам сейчас расплачется от этого вида: руки у Ньюта держались по-прежнему напряженными, губы дергались, точно у собиравшегося разрыдаться ребенка, круги под глазами казались еще заметнее. Его не только обидели. На этот раз его действительно задели за живое, причем настолько бессердечно и жестоко, что Ньюту это явно отдавалось физической болью глубоко внутри.

На город снова опускались сумерки, и он постепенно открывал светящиеся глаза фонарей, заливался краской вывесок, светофоров, фар, и все это слепило нещадно глаза, рисовало в них нечто иллюзорное, но красивое, мерцавшее мгновенно исчезающими яркими всполохами. В воздухе ощущалась всегда долгожданная, по-своему отрезвляющая вечерняя прохлада, и от нее становилось спокойнее. Ньют смотрел на Томаса доли секунды, но для последнего они показались часом, долгим и мучительно-приятным.