Trust me (СИ)

И снова Ньюта просили довериться. Согласиться принять помощь извне. И снова это выглядело как нечто непосильно сложное, практически недостижимое.

— Забудь об этом пока, — голос у Томаса — все равно что колыбельная. Мелодичный, тихий и успокаивающий. — Иногда убегать от проблем гораздо полезнее, чем держать их в голове постоянно.

Ньют молчал, а Томас говорил о чем-то, нарочно переведя тему. Он рассказывал что-то о своем детстве: о том, как он занял первое место в соревнованиях по плаванию (Ньют сразу вспомнил фотографию, увиденную у Томаса в квартире), о том, как мечтал стать врачом-кардиологом, чтобы спасать таких, как папа, но отказался от этой затеи после урока с препарированием лягушек, о том, как подрался с Галли в школе из-за какой-то глупости. Он старался отвлечь Ньюта от переживаний, не дать ему заплутать в лабиринте собственных мыслей.

Молчание Ньюта становилось все более подозрительным, но Томас старался не обращать на него внимания и все говорил, говорил, говорил, вспоминая те или иные моменты из жизни, которые можно было бы счесть забавными.

А потом он ощутил, как ему положили голову на плечо. Томас даже запнулся поначалу от неожиданности, но Ньют, казалось, этого не заметил: он слишком устал и уснул сразу же, не придавая особого значения ни своему действию, ни реакции брюнета. Томас боролся с желанием приобнять Ньюта, потому что становилось ощутимо холоднее, воздух словно бы наливался студеными сумерками, переходящими в ночь. От огней в глазах начинало рябить, вытянутые ноги затекли и ныли, но и пошевелиться Томас себе не позволял: не хотел портить момент. Ньют в кои-то веки забылся, перестал упираться и светить своими непоколебимыми принципами и дал-таки волю тому, что, может, какое-то время назад поселилось внутри и боялось выбраться наружу. И спугнуть это состояние, до того удивительное, что его можно было принять за наваждение, Томас боялся.

Ньют, спросонья улыбнувшийся тому, как сначала напряглись, а затем расслабились плечи Томаса, сквозь полуприкрытые веки наблюдал за городом. Было в нем что-то пафосно-романтичное, связанное с бесконечностями, круговоротами и прочими метафоричными выражениями, и это наталкивало на определенные мысли. Ньют не знал, делает ли все правильно или, может, все-таки ошибается, точь-в-точь как мать, повторить ошибки которой для него оказалось бы постыдным. Раньше он легко назвал бы себя человеком принципа, человеком, верным своим убеждениям, но сейчас это волей-неволей отошло на второй план. Сейчас рядом находился Томас, который не добивался его насильно, не надоедал со своей верой в соулмейтов, а готов был помочь, поддержать, уберечь от чего угодно, не требуя ничего взамен. И Ньют поддался этому.

Доверие к Томасу казалось громадной пропастью, на дне которой, судя по чьим-то словам, натянули брезент, способный смягчить падение и не дать разбиться о камень.

Положив голову Томасу на плечо и вжавшись в него правым боком, Ньют физически ощутил, как с разбега прыгнул в темную бескрайнюю бездну и полетел вниз.

***

— Что это? — Ньюту, перебиравшему что-то под капотом старого, заржавевшего донельзя и ездившего наверняка благодаря силе святого духа автомобиля, в бицепс надоедливо тыкали темной непримечательной упаковкой.

— Ежедневная доза серотонина. Чтобы ты не грустил. Я даже открыть могу, — Томас заботливо развернул упаковку и сунул Ньюту под нос плитку молочного шоколада, от которой блондин настороженно и неохотно откусил. Томас все равно не отстал бы.

— Бфагодарвю, — пробубнил Ньют и снова согнулся над капотом. — Ты почему не в книжном?

— Только ваш дурдом может работать в воскресенье, — флегматично ответил Томас, приземляясь в ближайшее кресло и брезгливо смахивая пыль с подлокотников. Он положил шоколадку на большой деревянный ящик, служивший столиком, подпер голову рукой и вперил взгляд в голого по пояс Ньюта, который все-таки замотал предплечье не то гигантских размеров носовым платком, не то еще какой-то старой тряпкой, найденной где-то в недрах гаража-мастерской. Хотя смысла играть в прятки уже не было — карты все раскрыли (ладно, признаемся: Томас не мог с уверенностью сказать, что это так), оба знали, что даты у них одинаковые, отец Ньюта на горизонте так и не появился, сам Ньют перестал хандрить из-за этого… по крайней мере переживания, если те и имели место быть, никоим образом на нем не отражались.