Trust me (СИ)

Позади кто-то сдавил ладонью кнопку сигнала, и оба парня подскочили от неожиданности. Ньют по привычке приложил «козырек» из пальцев ко лбу: смотреть наружу, где отблески солнца на металле слепили нещадно глаза, было невозможно — незнакомый пикап въехал на подъездную дорожку. Из со скрипом открывшегося окна выглянуло вытянутое прямоугольное лицо, скрытое темными очками, с толстой сигарой в зубах. По виду обладатель столь неординарной внешности вылез прямиком из фильма о Диком Западе — только ковбойской шляпы и кнута на поясе не хватало. Хотя потенциальный клиент так и не вышел из авто, и потому угадать, висел ли у него на ремне кнут на самом деле или нет, возможным пока что не представлялось.

— Работаете есщ-щ-ще? — шипящие мужчина произносил со странным присвистом, ибо большая часть губ стискивала сигару. Причем незажженную. Ньют, переглянувшись с Томасом, выпрямился, упирая руки в бока, и молча, сухо кивнул. — У меня под капотом сш-ш-ота тарахтит, посмотрите?

— Если подождете минут десять, — Ньют демонстративно открыл капот шелушащейся и, видимо, готовой осыпаться на глазах рухляди, понимая прекрасно, что ничем толком здесь не поможет. Клиент, по-прежнему не вылезая из пикапа, выкрикнул одобрительное «ну ладно!» (причем прозвучало это так, будто он делал Ньюту огромное одолжение этими десятью минутами ожидания) и прибавил громкость на приемнике. Закрывая себя бледно-красным листом металла с большой вмятиной посередине не то от чересчур пафосного недоковбоя, не от музыки, Ньют подмигнул подошедшему Томасу.

— Увидимся вечером, Томми, — покрытая маслом рука хлопнула Томаса по плечу, от чего брюнет не мог не сморщиться немного: пятна с похожими на щупальца хвостами-отпечатками фаланг пальцев оставили на коже похожий на бледную татуировку след. — Я обязательно приду.

И Ньют мог поклясться, что Томас засветился бы инопланетным сиянием, способным своей яркостью ослепить само Солнце, если бы в эту самую минуту «ковбой» (у которого кнута, кстати, не оказалось) не выбрался наконец из машины и с видом знающего все на свете мастера не заглянул под капот развалюхи, где Ньют продолжил что-то подкручивать.

— Слис-ш-шком старая, не сдюз-жш-ит, — прошелестел он. — Зря стараетесь.

— Мне пофиг, с-сдюжит она или нет, — Ньют едва удержался, чтобы не передразнить смехотворную манеру произношения мужчины (осекся вовремя), и Томас только хихикнул, за что получил достаточно болезненный толчок в ребра. Затем на брюнета глянули с тем внезапно посерьезневшим видом, какой бывает у мамы, услышавшей матное слово в речи ребенка.

— Иди уже, не маячь перед глазами, — Томасу бросили ключи, оставленные на придвинутой к сломанному автомобилю низкой тумбочке с инструментами и улыбнулись искренне и по-доброму. Не повиноваться Томас попросту не мог.

Он ждал вечера, хоть и с трудом представлял, что собирается сотворить с этой чертовой крышей, которая всплыла в голове совершенно спонтанно и перевоплотилась в живые, уже принятые слова, в ту же секунду.

***

Ньют, посмеиваясь, поднимался по трясущейся лестнице на крышу через узкую мансарду, заваленную метлами, пустыми ведрами с толстым слоем засохшей штукатурки на стенках, какими-то мешками с мелким мусором и прочим, что как нельзя лучше символизировало ведущиеся здесь ремонтные работы. Кофта вместе с телом мигом впитала запах краски и сухих стройматериалов, ладони зачерпывали пыль, забивавшуюся в волосы и оседавшая на прядях перхотью. В носу предательски зудело, и, практически вытянув себя на свежий воздух, Ньют чихнул прямо в нависшее над ним лицо Томаса, который резко отпрянул назад и принялся тереть щеки ладонью.

Выбравшись наконец на крышу, Ньют вдохнул как можно глубже, потому что ему чудилось, что в затхлой душной мансарде он точно либо задохнется, либо потеряет сознание. Воздух по-вечернему прохладный, пастельно-розовый с примесью оранжевого и лилового, пахнет почему-то выпечкой, вокруг шумно-шумно, как в муравейнике (впрочем, иного сравнения к жизни в городе и не подберешь). В такой неразберихе всегда отчего-то теряешься и забываешься, ощущаешь себя крошечной частью необъятного целого.

Раньше Ньют частенько отдыхал с приятелями по байкерскому клубу на крышах и на последних этажах многоуровневых парковок. Громкая музыка, алкоголь, неумолкающая какофония сигналов байков, смех, вспышки фар, которые затмевали, казалось, огни всего Лондона. Тогда жизнь, казалось, находилась прямо на ладонях, и никто извне не мог на нее повлиять. Тогда хотелось именно жить моментом, а не загадывать на будущее, и сейчас, стоило Ньюту об этом вспомнить, он воображал себя сварливым старикашкой, пережившим и испытавшим уже, наверное, все.

— Милости прошу, так сказать, — голос Томаса оттолкнул ностальгическое забытье. Ньют обернулся, запоздало осознавая, что до сих пор стоит возле мансарды, не сделав ни шага вперед. — Я принес целое ничего, — Томас виновато усмехнулся, пряча глаза. — Ну, кола и поп-корн не считаются.