Царь-Север

– Но мы и гуменника зачастую не трогаем, – продолжал старый Духозим, неторопливо пыхтя «пароходной трубой». – Гуменника тоже мало осталось, лучше его поберечь.

Глазами растерянно пошарив по сторонам, парень почувствовал себя одураченным.

– Ну, ё-моё! А кого же стрелять? Что-то я не пойму.

– Русский, однако.

– Чего?

Посасывая погасшую трубку, старый тунгус ушёл в себя. Узкие глаза совсем сомкнулись в чёрные щёлки. Он смотрел на далёкие призрачно подрагивающие горы, где всё лето в незакатном солнце сияют снежники, студёными ручьями сочатся к подножью: зачерпни той колдовской приворотной водицы – и ты навек «приговорен» любить и помнить здешние места, скучать без них и маяться. Там, в поднебесной пазухе гор, Духозим родился и туда же скоро уйдет. Неспроста на манер погребальной доски сегодня «вырезаны» даже горы на горизонте – никогда старый тунгус не видел такого очертания вершин. В разные периоды жизни силуэты гор на горизонте напоминали ему то чёрные брови любимой девушки, то оленью тропу, то след медведя, то волчий капкан. И вот – погребальный орнамент. Природа приглашает в Верхний Мир, туда, где горы взгромоздились выше поднебесья, теряя головы в туманной дымке. Там, в немыслимой дали, неуловимо для простого человеческого глаза, плавно и таинственно голубизна обледенелых остроконечных каменных «чумов» перерастает в небесную, горнюю твердь, наполненную ледяными звёздами, легендами, преданиями и сказками. Там для всякого эвенка начинается мир иной, одушевленный духами древних пращуров, – оленеводов, охотников и рыбаков.

Тунгусы – наивные в чем-то, неискушенные люди и одновременно мудрейшие дети природы, – веками не верили в смерть, но свято верили в переселение вечной души. Как раз туда, в бессмертные пределы, тянулся тусклым взором старый Духозим, утомленный земными делами и собирающийся откочевать на небо. В потаенном месте уже готова громоздкая колода, заботливо и аккуратно вырубленная из «железного» дерева – могучей лиственницы. В этой колоде он будет лежать после кончины, ухоженный, празднично одетый и хорошо снаряженный для охоты и бесконечных небесных кочевий. Молодые крепкие руки сыновей поднимут грузную колоду; через перевалы и хребты, двигаясь тропами трудными и опасными, сыновья пронесут колоду, поднимут в горы и оставят на дереве, прочно привязав ремнями. И начнётся для него другая судьба, не земная. Над ним будет гром грохотать, дожди будут сыпаться, листья шуршать и снега. Синими волнами набегая с небесного моря, ветер станет качать колоду – деревянное суденышко. Ветер будет песни петь, баюкать, и всё дальше, дальше поплывёт нехитрое суденышко, теряясь в той неведомой заоблачной области, из которой никто и никогда ещё не возвращался на Землю. А он – Духозим – вернётся, обязательно вернется, он твёрдо верил.

* * *

Старый эвенк Духозим многому научил русского парня. В природе, говорил он, всё кругом живое. Даже камень имеет душу, не говоря уже о траве, о дереве, о птицах или рыбах.

– Зимогорка, – однажды он попросил, – подними и принеси мне камень.

– Какой?

– Любой из тех, какие видишь под ногами. Только давай – побольше.

Егор принес – пудовый, угловатый, с боков поросший плесенью.

Духозим ладонью – лёгким взмахом – «разрубил» тот камень. И оказалось, что внутри – каменный глухарь сидит. Настоящий глухарь. Шумно хлопая крыльями, глухарь покинул свою темницу и опустился на плечо шамана – будто на старое дерево.

Это колдовство настолько поразило парня – долго ходил потом, как дурачок, камни поднимал, бросал с обрыва, чтобы разбивались. Думал, что и у него получится волшебный каменный глухарь.

Духозим вселил в его сердце горячую любовь и уважение к националам, к тем, кого привыкли снисходительно считать «малыми народами». Они, конечно, малые числом, но большие умением.

Никогда Зимогор не забудет старуху-долганку, болевшую трахомой в своем чуме. Слепая, раскосмаченная бабка ошарашила его снайперской стрельбой «по шуму крыльев». Ни за что бы не поверил он в такую стрельбу, если бы кто рассказал. А тут – сам свидетель. Дряхлая долганка, с лицом, испеченным на ветрах и морозах, осторожно, слепо взяла оружие. Слепо – медленно – вышла из чума. Запрокинув лицо, поправила зазвеневшие монетами волосодержатели – асстуттары. Тихо было. Лишь река под берегом вылизывала камни. Прислушиваясь к небу, к тонкому посвисту крыльев, старуха повела ружьём. И вдруг – бабах! – из двух стволов. Только эхо раскатилось по распадкам. Старуха постояла несколько секунд, понюхала пороховой дымок. Поморгала жутковатыми бельмами. «Подбери!» – сказала, уходя.

Поразительных таких примеров – много.

С годами ему стало совестно слушать какого-нибудь представителя «большого народа», зубоскалящего над чукчами, героями дурацких анекдотов.

Профессор Никанор Фотьянович Усольцев, побывавший на этих берегах, хорошо сказал однажды, как припечатал: