– Мы смеёмся над ними, а между тем, сами чукчи называют себя
Профессор Усольцев открыл ему глаза на Север: здесь была прародина людей.
Возле костра профессор читал грандиозные лекции. Читал – ему одному – словно перед большой аудиторией.
– Время, время! – восклицал профессор. – Есть ли что-нибудь и кто-нибудь безжалостней, чем время? Едва ли. Всех и вся можно задобрить и хоть как-то смягчить, ублажить. И только время никогда не внемлет просьбам, жалобам или угрозам. Неумолимо, неостановимо вращается Земля. И всё так же светло, равнодушно, как миллионы лет назад, луна с небес глядит на Землю и ухмыляется щербатой ухмылкой месяца. Точно собирается сказать: ничто не вечно под луной. Увы, старо как мир и вечно молодо сказание это. Я смотрю на равнодушный лунный свет, и думаю о вероломном времени, всё на своем пути сметающем.
Профессорская мысль взлетала выше звёзд и проникала в тайные глубины Земного Шара. Далекое – вдруг становилось близким. Малое – вырастало горой.
Усольцев говорил, зачарованно глядя в костёр, горящий на берегу Светлотая:
– …С тех пор на Земле миновали эпохи, расцвели и рухнули десятки цивилизаций, изменился климат не только Земли – климат сердца и души человеческой.
Русские люди – с грустью и отчаяньем думаю про это! – потеряли вековые нравы, уклады. Пропадает или уж совсем пропал хваленый русских дух. В героических боях и просто в пьяных беспробудных буднях, кажется, сгинул уже, бесславно и бесследно растворился дух великого народа. И раскрошился, кажется, гнилью да пылью рассыпался пресловутый сибирский кремень-характер. Одно только название осталось, как знамя, пробитое стрелами прошлых веков и прошитое современными пулями. И вот этим древним полинялым знаменем люди ещё по привычке размахивают – кто во хмелю, кто трезвый. Но имеем ли мы что-то общее с нашими славными предками?
Так иногда подумаешь «в минуту жизни трудную, когда на сердце грусть». Но, слава богу, минута – не вечность – скоро минует. И приходит на смену другая минута, исполненная веры, надежды и любви. И ты начинаешь храбриться, хвалиться – распускать павлиньи перья. Нет, ребята, нас мало убить – надо сначала свалить! Есть ещё порох в пороховницах, да такой сухой добротный порох – мало, бляха-муха, не покажется, когда вспыхнут и рванут пороховые погреба в потаённых недрах русского народа…
Ах, красиво сочинил, собака! Так прекрасно – жалко зачеркнуть. Да только это не прекрасно. Это – приукрашено. А если правдиво сказать, если в духе реализма рисовать – невеселая получится картинка. Не сгодится в золотую раму, не подцепишь на гвоздик на стену – в качестве примера для сыновей и внуков.
В молодости был я очень близок, а теперь – очень далек от того, что называется – идеализировать. Далёк я и от «северной идеализации». Тем более что был в судьбе народа кошмарный советский Север. И теперь ещё в диких, колючих порывах пурги мерещится колючая, жгучая бесконечная проволока, посеребренная лютым морозом. И теперь ещё в весёлом, солнечном сверкании северных сосулек поигрывает окровавленной гранью штык мордоворота-конвоира. Всё это было, не вырвать страницы печальной истории. Только мне о другом сегодня хочется сказать. И сегодня есть ещё люди, способные работать атлантами – небо держать на хребте. Есть люди, на которых стояла и стоит русская земля. Есть такие раскаленные сердца, без которых Север остекленеет, замерзнет. Есть мужики, живущие прямо, гордо, дерзко. И душа и совесть была для них и есть – дороже золота земли и славы поднебесья.
Так говорил профессор Никанор Фотьянович Усольцев.
Он научил Егора думать масштабно. Глобально.
– Светлотай, – уверял профессор, стоя на древнем берегу, – Светлотай – это не просто озеро. Это светлая тайна. Душа Земли.
Светлотай болезненно поморщился, отражая огненно-коричневую каплю вертолёта, заходящего на посадку. Встревоженные грохотом, неподалеку от берега всполошились две гагары, не умеющие ходить по суше: при солидном весе и коротких крыльях гагарам приходится делать большой разгон. Веслами разбрасывая крылья, оставляя вмятины в воде, гагары смешно, косолапо затопотали по озеру, с натугой оторвались от разрыхлённой вспененной дорожки – вытягивая шеи и часто мотыляя крыльями, прошли над головой Егора.