Браконьеры взялись за «работу» и Зимогор нахмурился, предчувствуя что-то недоброе и неизбежное. Давно влюбленный в озеро, он вдоль и поперек избороздил, разведал все глубины, все отмели, с закрытыми глазами мог пройти излучины. Знал, где таятся редчайшие ямы – нерестилища сига, с конца сентября и до начала ноября наполнявшиеся самородным золотом – икрой. Эти ямы на Светлотае, как, впрочем, и на других озерах – неприкосновенный запас. На него не позарится ни один мало-мальски мыслящий и совестливый тундровик. Нет, Егор не святой. И он, и другие промысловики позволяли себе руку запустить в нерестилище. Таскали пыжьяна, – так звали тут сига. Но помаленьку таскали, по-божески. А эти-то, гляди, как развернулись…
У него был морской бинокль с двадцатикратным увеличением. Голубовато-фиолетовые линзы напоминали глазищи ископаемого пещерного чудища. Сдув пылинку с оптики, Егор покрутил тёмное колесико с мелким шершавым протектором, до белизны истершимся под пальцами. Резкость навел и заскрипел зубами. Сильная оптика создавала иллюзию: браконьеры – вот они, хоть за шиворот хватай. (Он свободной рукою пошарил по воздуху перед собой.) Потом убрал бинокль. Остервенело сплюнул.
Душа заныла и взбунтовалась. Горячая кровь толкала на безрассудный поступок – взять карабин… Но тундровая работа уже приучила не дёргаться. И опять он рассматривал серебристые сугробы сига, лежащего на берегу. Чешуя – крупными снежинками – сверкала на руках, на сапогах браконьеров. Зимогор удивился их нерасторопности. Или правильней сказать – хладнокровию. Сволочи эти – грабили, но при этом рожи у них были не воровские. Деловые. Будто в доме у себя хозяйничали. В погребе своем.
«Хозяева» тащили из воды новую сетку, сверкавшую гирляндами ценнейшего сига, нагулявшего жир перед зимою, разбухшего от икры – скоро нерест. (Егор что-то постороннее заметил в сетке, но не успел рассмотреть.)
Прохладное, равнодушно горящее полярное солнце косыми красноватыми лучами доставало до разбойного улова. Просеиваясь через деревья, какой-то луч, сильно отразившись от серебряного рыбьего слитка, – ослепил Егора. Прищуриваясь, он сосчитать попробовал, сколько было выловлено сига, но это оказалось делом бесполезным.
И вдруг он увидел…
– Стрелять его ять! – прошептал, протирая глаза. – Это что за хреновина?
Он увидел русалку – небольшую, похожую на девочку-подростка. Русые волосы облепили бледное лицо и обнаженную грудь. Бездыханная, с закрытыми глазами русалка лежала среди вороха сетей и рыбы. Чёрный ворон, крутившийся неподалёку, подошёл, взлетел на грудь русалки и прицелился – выклевывать глаза.
Егор зубами заскрипел, поспешно убирая бинокль. Постоял в раздумье. Поцарапал скулы, отгоняя назойливого гнуса: багровые полоски на щеке обозначились, как боевая раскраска. Зимогор посмотрел на карабин. И опять поймал себя на сильном, жгучем желании запрыгнуть в лодку, врубить мотор, причалить и, не говоря ни слова, штабелями сложить козлов у берега. Пускай медведь придёт и попирует поганым козлиным мясом…
И опять он приказал себе не дергаться. Прищурившись, глядел, как браконьеры, опьянев от водки и азарта – рвали и метали то, что Зимогор берёг, словно зеницу ока…
До чего же все-таки жаден человек, особенно если он убежден в своей безнаказанности и вседозволенности! Нерестилища сига, редчайшие ямы на Светлотае оказались под угрозой полного опустошения.
Егор закурил, заставляя себя успокоиться. Профессора Усольцева припомнил: «Светлотай – это, может быть, светлая, таинственная душа Земли!»
Незакатное солнце полярного дня стояло уже высоко. Небо чистилось от мелкого мусора кучевых облаков. Призрачно приблизились далёкие хребты, скалы, деревья на том берегу. На середине озера нестерпимо для глаза сверкнула вода, отразившая солнечный свет. И только там, где орудовали браконьеры – по странной случайности, нет ли? – распласталась прохладная тень, делавшая воду чернильно-свинцовой, тяжёлой. И в той тени покачивались на воде белые крупные «щепки» – снулый, задохнувшийся пыжьян плавал кверху брюхами.
Оставляя собаку в избе, Егор погладил Черныша по лбу, заглянул в печальные умные глаза цвета спелых абрикосов, где чёрной косточкой блестел зрачок. Черныш понимающе сник и, отвернувшись, улегся у порога, укоризненно покосившись на хозяина.
– Ну, а куда тебя брать? – остановившись у порога, спросил Зимогор. – Ты всю малину испортишь…