Царь-Север

Расчет у Зимогора был простой, хотя и рискованный. В обойме десять патронов. Три выстрела предупредительных и шесть – на поражение, если они вдруг заерепенятся и попрут с кулаками, с ножами или попытаются завладеть своими автоматами. И один патрон – про запас. Так, на всякий случай. Чтобы не сдаваться в плен душманам. (Это самое страшное дело – оказаться в плену моджахедов; Зимогор освобождал двух наших пленников – живого места на солдатах не было).

Только у этих «душманов» кишка тонка была, видать. После прицельных предупредительных выстрелов – никто не дёрнулся.

Внезапность – подруга успеха. Не давая «душманам» опомниться, Зимогор сграбастал оружие и демонстративно – ствол за стволом – покидал с обрыва. Потом, в одной руке удерживая свой карабин и пристально следя за браконьерами, снял два новеньких мотора с лодок. Тоже в воду пошвырял. Первый «Вихрь» шумно шлёпнулся в озеро, а второй попал на камни – затарахтел, разбиваясь, задребезжал жестянками…

Собираясь на это дело, Егор не думал жалеть ублюдков – их только могила исправит. Но в последний момент ретивое заныло и дрогнуло.

Он бросил «моджахедам» буханку хлеба – со складного столика. Дал одно весло и молча – стволом карабина – приказал спускаться в лодку.

– Парень, подожди… – попросил Плацуха. – Давай поговорим…

Продолжая молчать, Зимогор подтолкнул его стволом карабина.

– Товарищ, товарищ… – залепетали до полусмерти перепуганные чиновники. – Это же какое-то недоразуме…

Охотник прикладом ударил по брюху чиновника – заставил спуститься к воде.

Подполковник неспроста хотел «поговорить». Под камуфляжной курткой у него – в потёртой кобуре – пригрелся именной «ТТ». Поворачиваясь к парню левым боком, подполковник исподтишка ногтем подцепил податливую кнопку. Расстегнул кобуру. Топорща усики, он зло прищуривался, пытаясь изобразить улыбку. Медленно шагая, выжидал момент, когда можно будет выхватить оружие. В мозгу мелькнул дальнейший план: труп можно в сети замотать, камень привязать, на лодке вывезти на середину и сбросить – чёрта с два кто найдёт…

Но зверское чутье на опасность заставило охотника обратить внимание на руку Плацухи. Парень подошёл и резко, коротко саданул прикладом. Плацуха взвыл от боли и руку выдернул. Пистолет, взлетая в воздух, кроваво засверкал, попадая в костровые отблески. Потом пропал во тьме и забренчал где-то в камнях, скатился под обрыв и булькнул в воду.

Браконьеры погрузились в лодку. Отчалили вниз по течению реки, вытекающей из Светлотая. Остервенело стискивая дюралевую рукоятку весла, Плацуха процедил сквозь зубы:

– Считай, что ты уже покойник, сука!

Отвернувшись, Егор сутуло побрёл по берегу, ощущая, как сердце бешено бьётся за пазухой. На мгновение остановившись, он вдруг сорвал карабин и с полуоборота выстрелил – почти не целясь.

Люди в лодке пошатнулись, пригибаясь. Кто-то вскрикнул, кто-то матюгнулся… Брызги полетели перед носом – борт пробило ниже ватерлинии. Вода, изгибаясь упругой «веткой», хлестанула в лодку и запузырилась в ногах, порождая сумятицу, панику.

– Ну, что, Плацуха? Ты доволен? Да? – истерично закричали в лодке. – Садись теперь и ж… затыкай!

– Ты сначала сам заткнись!

– Ты как со мною говоришь, паскуда?

Лодку сносило течением – голоса отдалялись. Какое-то время ещё силуэты маячили на фоне свинцово-серых лоскутов небосвода. Но облака и тучи всё плотнее смыкались – и вода, и небо вдалеке становились одинаково непроглядными.

Тишина постепенно возвращалась на озеро – капельки росы, поблёскивая, нанизывались на иголку лиственницы и можжевельника. Куличок прилетел на болотистый край. Утки, – хотя и не все, – недовольно покрякивая, снова прятались где-то в кустах и в траве. Переполошившаяся рыба перестала всплёскиваться на поверхности – снова ушла в глубину.

Утомленно вздыхая, парень вернулся на пригорок и увидел чайку, сидевшую рядом с тушкой распотрошенного сига. Сытая птица дремала, спрятавши клюв под крыло, близко подпустила – чуть не наступил. Заполошно вскрикнув, чайка отлетела, но недалеко: переполненное брюхо не давало оторваться от земли.

Недавно выловленный сиг, хоть уже и наглотался воздуха, но всё же был ещё способен оклематься. Поэтому Егор – перво-наперво – выпустил рыбу на волю. В полумраке на воде – словно машина берёзовых, мелко нарубленных дров – закружились серебристые поленья пыжьяна. Наиболее сильная рыба, выносливая тут же стала шевелить плавниками. Переворачиваясь с боку на бок, рыба становилась на ребро и, вяло работая плавниками и хвостом, уходила в туманную темень. Правда, больше было тех, кто уже был в дрёме, в обмороке – и плавники у них не шевелились, и жабры, сожжённые воздухом, не принимали живительную воду родного озера.