Царь-Север

Дрыхли гости почти до обеда. Нужно было будить – на самолёт провожать, но никто не решался. Плацуха и Фукалов ходили на цыпочках возле двери. Стояли – как часовые. Прислушивались. И наконец-то господа-товарищи прочухались, подали голоса, но это были голоса больные. У одного нога болела – спасу нет. У другого – «спина отваливалась». И у обоих – после вчерашнего перенапряжения – ломало кости, жилы тянуло. Физиономии этих высоких гостей – нещадно искусанные комарами, изъеденные мелким подлым гнусом – воспалённо раскраснелись, там и тут покрывшись гнойниками и струпьями.

К ним вызвали врача.

Плацуха и Фукалов находились рядом – вместо медицинских братьев. Так приказал разъярённый Раскол – начальник милиции. Узнав о позорном происшедшем на Светлотае, начальник рассвирепел: «Будете утку таскать из-под них! Или разжалую к чёртовой матери!»

Простуда около недели колотила и корежила гостей. Температура зашкаливала – выше самой критической. Из Москвы приехали они – лощёные, отлакированные. А теперь – исхудали, как волки, серою щетиной обросли. Мало ели, много спали. Говорить – почти не говорили, только свирепо сверкали глазами, когда перед ними появлялись «медицинские братья» – подполковник с майором…

Три дня лихорадило бедных гостей, а потом – хотя и с трудом – дело пошло на поправку.

Обрадовавшись, здешние власти приготовили подарки: настойка золотого корня, сушёная и вяленая рыба, рога оленя и что-то там ещё, предусмотрительно завернутое в пакеты. Но эти подарки, увы, не тронули сердца гостей. Вяло подавши руки на прощанье и двусмысленно благодаря «за радушный приём», чиновники улетели в Москву.

11

Время шло, и все как будто позабыли о происшествии на Светлотае. И только там, «наверху», память оказалась удивительно крепкая.

Нагрянула комиссия из министерства, да такая свирепая, неподкупная – ни рыбалка не нужна ей, ни охота, а нужна «вся документация в надлежащем виде». Проработав два дня и две ночи, комиссия наделала шороху и улетела с гордо поднятой головой, отказавшись принять скромные дары здешних «волхвов». А это означало только одно: будут ещё ревизии. Примета оказалась верной. Вскоре с неба свалилась другая комиссия – из другого министерства. Начались какие-то внеплановые проверки, напоминающие стихийное бедствие. Стали придумывать и выписывать непомерные штрафы за неисполнение каких-то нормативов и каких-то пунктов инструкций, которые уже никто не праздновал десяток лет. В администрации города и в милиции, как на шахматных досках, полным ходом пошла перестановка фигур; кое-кто попал под сокращение, а кому-то, оказывается, давно уже пора на пенсию, песок из него сыпется…

«Утряска и усушка» кадров не могли не коснуться подполковника Плацухи и майора Фукалова. За малую провинность, за какой-то «не завязанный шнурок на ботинке» Плацуха был разжалован до майора, а Фукалов – соответственно – до капитана. «Гайки» на службе закручивать взялись с такою силой, что Плацуха, однажды вечером пригласивши приятеля к себе домой, мрачно пожаловался, пощипывая усики:

– Если и дальше так дело пойдет, надо будет бросать эту милицию чертову!

Фукалов недоверчиво скривился:

– Ну и куда ты, Рафик? На рудник, в забой полезешь?

– А хотя бы и туда! У меня же есть диплом.

– Почём?

– Что «почём»?

– Купил, я говорю, почём?

Плацуха угрожающе бровями заиграл:

– Ну, знаешь, Фома Фомич!.. – Плацуха поддёрнул брюки на помочах. – Ты гость в моём доме, а иначе бы я…

Фукалов снисходительно отмахнулся:

– А то бы ты меня соплями обмотал и задушил! – Он хохотнул. – Не надо, Рафик, не пыли. Лучше давай помаракуем, как нам быть?

За бутылкой заседали – почти до утра. Приняли холодный душ, побрились, аккуратно шнурки завязали, чтобы, не дай, бог, опять не оказаться разжалованными. Подтянутые, нервно весёлые, пришли на службу, постучались в кабинет Раскола и пришлепнули на стол два заявления с просьбой дать отпуск за свой счет.

Раскол растерялся. Потом заревел:

– Что за наглость, вашу мамашу?! Какой, к чёрту, отпуск? Да вы… Да я вас… – Он хряпнул кулаком по столу. – На курорт захотели?

– Никак нет…

– Молчать! – ревел начальник. – Молчать, пока я вашу мамашу…

Подчинённые, как два кролика, преданно смотрели на «удава». Молчали. И что-то в глазах у них было такое, что не сразу удалось уловить Расколу. Покричав ещё немного, раскрасневшийся начальник встал из-за стола, поддёрнул штаны с лампасами, сползающие с кругленького живота. Задумчиво прошёлся по ковру, где была протоптана серая «тропинка» – до окна и двери. Остановился возле офицеров и посмотрел на них пытливо, пристально. Они виновато вздохнули, сначала посмотрев на карту, висящую на стене, а потом – как-то многозначительно – отвели глаза к просторному окну, за которым виднелась тундра, горы, терявшиеся в дымке на горизонте.

Заложивши кулаки за спину, Раскол постоял возле карты. Посмотрел за окно. Покрасневшее, гневом налитое лицо начальника посветлело. Он вернулся к столу и опять – выразительно, пристально – посмотрел на подчиненных, как бы что-то желая спросить, но не решаясь.