Царь-Север

Анжела потискала руки – словно бы сама себя удерживала от каких-то опрометчивых движений. Это были руки, привыкшие крутить не только бигуди – всевозможным гайкам и болтам на кухне, в туалете и в ванной тоже приходилось делать «завивку», не дожидаясь, пока Егор заявится из тундры.

– Вот… – Она решилась наконец-то. – Возьми, почитай…

Это были местные газеты. Тиморей сначала бегло просмотрел, пролистал, а затем основательно засел читать статьи о браконьерстве, мимоходом отмечая хороший слог и дерзость. Статьи были заряжены скандальными фактами и фамилиями – стреляли прямо в лоб здешней милиции. В статьях, между прочим, упоминался Дед-Борей, Антон Северьянович Храбореев – защитник природы. Это особенно потрафило художнику.

В доме Зимогора был сейф для оружия. Хозяйка крепкою рукой крутанула крупный ключ – папку достала. Тесёмочки за уши дёрнула.

Взяв первую попавшуюся бумагу, Тиморей прочитал:

«AIOC CAPITAL CORPORATION. С Норильским никелем связана одна из крупнейших экологических катастроф нашего столетия. В прошлом году предприятием было выброшено в атмосферу 2,8 млн. тонн сернистого ангидрида (S02). Это примерно в семь раз больше того S02, который был произведен всей цветной металлургией Соединенных Штатов Америки…»

Внимательно познакомившись с материалами «секретной папки», Дорогин разволновался. Закурил, забыв спросить разрешения. Посмотрел на спичку: лепесток охристого пламени заиграл переливом сирени с фиалкой. Сжимая губы, Тиморей неожиданно повеселел. Синие глаза полыхнули затаённым азартом:

– Придется ехать выручать!

Анжела напомнила из вежливости:

– Ты же отца искать хотел?

– Так может, он под боком у твоего Егора?

– Может быть, – не сразу согласилась женщина.

Художник, вдохновляясь своею неожиданной идеей, взволнованно прошёлся по квартире. Остановился, рассматривая резные миниатюры из бивня мамонта: изящные олени застыли в стремительном беге, погонщик с хореем, закутанный в теплую парку; заледенелые деревья, среди которых затаился белый полярный волк.

На стене – картины, подаренные местными живописцами. Хилые полярные берёзки в тундре, квёлые лиственницы, первый снежок перхотью просыпался на берегу незамерзшего озера, зеркально отражавшего тонкую прозелень не облетевших деревьев, желтизну кустов и чахоточный румянец дальней зари под голубыми небесами, в которых плавали фиолетовые оттенки и цветочная шафрановая пыль. «Краски мягкие, тёплые, – оценил Дорогин. – А воздух не прописан – картина задыхается!»

– Карта в доме найдётся? – неожиданно спросил художник. – И вот ещё что… – Он потёр ладони, попросил телефонный справочник и записные книжки мужа.

– Только смотри, не проболтайся! – Анжелика сделала замысловатый знак рукой. – А то ведь он контуженный…

– Понял. Я скажу, как есть. Скажу, отца ищу. Пусть помогает. – Дорогин опять поцарапал рукав. Капля кровавой краски наконец-то отколупнулась, капсюлем упала на половицу.

Он поехал к себе домой. Допоздна «висел» на телефоне. Настырно, долго убеждал кого-то из городского начальства, просил помочь с вертолетом. Обещали, но как-то так, как могут обещать только наши чиновники: ни «да», ни «нет». Попутного борта не предвиделось в ближайшее время. Художник сдержанно рычал сквозь зубы. Удрученно опуская на рычаг «раскалённую» трубку, он делал перекур, и опять звонил, звонил, наседал на каких-то людей, говорил, что не останется в долгу – увековечит на полотне.

Бросив трубку, он сердито стебанул рюмаху коньяка и шумно выдохнул:

– Я вас так увековечу – мать родная не узнает!

3

Добираться до места пришлось долго, нудно. Грузовая вертушка тормозила возле «каждого столба». Сначала нужно было развести продукты по трём-четырём прибрежным посёлкам, располагающимся по берегам рек и озёр. Посёлки эти, как большинство на Крайнем Севере, представляли собою зрелище крайне убогое, бедное. Зимой тут всё присыпано глубоким снеговьём – всё картинно блестит, серебрится. А летом смотреть пейзажи эти невозможно без содрогания. Там, где когда-то прошёл гусеничный вездеход – тундра десятки лет не может зарасти. А вездеходов этих – тьма-тьмущая бывает. В посёлках и за посёлками обнажается вечная мерзлота и после вешних ручьёв землю начинают разгрызать овраги. На улицах – не редко прямо перед окнами – по берегам громоздятся помойки. Ржавые старые лодки валяются. Металлический контейнер, словно помятый руками титана. Заброшенные старые дома смотрятся примерно так же, как после бомбёжки. «Эти малые народы, которые мы осчастливили своей цивилизацией, – грустно думал Тиморей, – несчастные народы, если разобраться… Да, мы их не уничтожили, как это в своё время сделали американцы, когда припёрлись на территории, заселённые племенами индейцев. Но примерно с таким же успехом можно хвалиться тем, что мы зверя не убили, а просто посадили в клетку в зоопарке и там ему теперь теплей, сытней…»

Умом художник понимал, что он не прав, рассуждая подобным образом, но сердце – то возмущённое, то опечаленное – не желало слушать доводы рассудка.

Впрочем, он скоро отвлёкся от рассуждений.