Царь-Север

– А это кто там? Что? Медведь? – изумился Дорогин, ещё с воздуха заметив зверя, спокойно ходившего между домами.

После того, как вертолёт приземлился, старый эвенк рассказал ему древнюю притчу о том, что нельзя убивать тех животных, зверей или птиц, которые пришли к человеку в результате стихийного бедствия.

– Тундра горела, – пояснил эвенк, – вот он и пришёл сюда.

– А если он кого порвёт?

– Нет, – убеждённо ответил старик. – Он же мало-мало не дурак. Лапу свою горелую залечит и уйдёт.

– И что? – Художник пожал плечами. – И тогда в него можно стрелять?

– Можно. Тока никто из наших стрелять не будет.

– Почему?

– Мы ему в глаза смотрели мало-мало. И он мало-мало смотрел нам в глаза.

Тиморей был поражён такой простою и сокрушительной логикой, не признающей никаких аргументов, кроме священного и древнего, уважительного отношения к природе.

Кроме продуктов и медикаментов, доставляемых на вертолёте, были к тому же несколько бочек с горючим; переносные радиостанции для охотников; два новых карабина; ящик с патронами и ещё какие-то штуковины в ящиках и упаковках. А, кроме того, на борту оказался один предприимчивый холёный шустрик, предусмотрительно прихвативший несколько ящиков водки. Когда вертолёт приземлялся, поднимая тучу пыли, аборигены спешили к нему, надрываясь и покряхтывая под грузом: волокли мешки со свежей пелядью, которую тут зовут пелядкой или сырком.

Кругломордый шустрик, не моргнувши глазом, за мешок свежей пеляди отдавал бутылку огненной воды.

– Всё! – деловито говорил он и отмахивался. – Следующий!

Аборигены были просто счастливы. Кое-кто, не отходя от «кассы», зубами соскабливал мягкую пробку и опохмелялся – душа горела.

Дорогин – сначала изумленно, затем раздраженно – наблюдал за товарообменом. Не собираясь покупать «кота в мешке», кругломордый парень развязывал тесёмки и осматривал товар. Отборная, крупная пелядь, поленьями гремящая в мешках, достигала двух, трех килограммов и смотрелась аппетитно – слюнки текли.

Художник из любопытства тоже заглянул в мешок и даже в руки взял один «сырок» – серебристый, с тёмно-серой спиной, с мелкими чёрными накрапами на голове и спинном плавнике.

– Шустрик, – поинтересовался Тиморей, – у тебя губа не треснет? Тут за каждую пелядь нужно давать по бутылке! А ты?

– Вот и давай, если добрый такой…

– Было б сказано! – Дорогин, как заправский грузчик, легко подхватил ящик водки, находящийся поблизости, и всучил первому попавшемуся аборигену, стоявшему возле вертолёта.

«Новый русский» купец обалдел, глядя в спину пожилому косолапому тунгусу, убегающему так, что на оленях не догнать.

– Ты не борзей! – Купец нехорошо сощурился.

Тимоха улыбнулся, выдерживая пристальный недобрый взгляд.

– Больше не буду, – миролюбиво сказал. – Но при одном условии. Если ты тоже не будешь борзеть.

– Чего? – Купец разинул рот. – Ты мне будешь условия ставить?

– Да! – нахально заявил Дорогин. – Имею право!

Подобная нахальная уверенность порой обезоруживает.

Предприниматель смутился, напряженно глядя на незнакомца. Потом глаза его сердито заморгали и куда-то в сторону вильнул – от греха подальше.

– А ты… – Он криво ухмыльнулся. – Вы кто такой?

– Уполномоченный. Документы показать? Или ты сначала покажешь мне свои бумаги – на предпринимательство?

– Какие бумаги? – взъерепенился купец. – Не надо на арапа меня брать!

– Плацуха! – неожиданно сказал мужчина в штормовке, до сих пор дремавший где-то в тёмном углу вертолёта. – Ты лучше с ним не связывайся. Он в конторе у нас такого шороху уже наделал… Шеф мой с горя чуть не запил!

На несколько секунд оторопев, Плацуха пятнами пошёл. Потом даже слегка позеленел.

Тимоха бросил благодарный взгляд на мужика в штормовке и подумал: «Видно, этот Плац многих уже достал».

– Ну? Вопросы есть ещё? – Рука Тиморея медленно поползла за пазуху. – Показать? Мандат, тиснённый золотом. Или, может, сразу пройдём кое-куда? Составим протокол.

Толстомордый Плацуха был парень не хилый – сразу видно по тому, как он легко ворочал двух и трёхпудовые мешки с дармовою рыбой. И характер у Плацухи был не робкий. Но в данную минуту что-то вдруг – на уровне интуиции – подсказало этому купцу, что лучше будет промолчать, не связываться. И подсказка была – очень верная.

Тиморей – так уж повелось на родном Валдае – с самого детства охотно и азартно запрягался в любые дворовые драки, то защищая слабых, то отстаивая свою точку зрения. «Пацаны! – убежденно говорил он, горя глазами. – Когда я лезу в драку, я точно знаю – мне равных нет! Я не про мышцы говорю. Я говорю про силу духа!»

В армии и после он занимался айкидо, и теперь кого угодно мог за две, за три минуты «развалить по частям». В подбородке и в надбровных дугах, в малоподвижном взгляде Тиморея затаилось что-то древнее, несокрушимое. Это видно было, но более того – это можно было шкурой ощутить. И особенно сильно всё это ощущалось тогда, когда художник принимал жёсткое решение.

Вопрос по поводу торговли был закрыт, да и водка, слава богу, закончилась в закромах у этого сытого жлоба. Так что дальше полетели побыстрей, повеселей.