Царь велел тебя повесить

Он ведь тоже был басурманином, от кого-то прятался, прикрывал голову. Ты думаешь, ты на него белым телом похож, серой радужкой, золотистой щетиной? Нет, ты на него похож своими барабанами. То есть другими барабанами. Если человек шагает не в ногу со спутниками, это не значит, что он глухой или придурок, не способный подстроить шаги под рассыпчатую дробь. Это может значить, что он слышит другой барабан. Не помню, кто это сказал, то ли русский, то ли американец, но в барабанах он точно знал толк.

Костас

– Я вспомнил важную вещь, господин следователь. – Тут я внезапно осекся и замолчал. Утром я требовал встречи с Пруэнсой, лупил в дверь что было силы, но теперь, оказавшись в его кабинете, вдруг понял, что говорить о моей догадке бессмысленно. За кого я их принимаю? Само собой, полиция обследовала основную улику и знает про спиленный боек. Надо сбросить обороты и заговорить для начала о другом. Новая стратагема: цикада сбрасывает золотую кожицу.

– Так что за вещь? – Пруэнса нетерпеливо стучал по столу карандашом. – Новая поэма? Венок сонетов?

– Я могу доказать… – Я закашлялся, чтобы сообразить, на что перевести разговор. – Я могу доказать, что в момент убийства я был на побережье, потому что есть свидетель, видевший меня в десять вечера. Девушка в пальмовой шляпе, азиатка, мы встретились днем у моря, а потом я наткнулся на ее дом, когда искал соседей, способных подтвердить мое алиби. Я стучал, но мне не открыли. Она меня видела, я готов поклясться!

– Ну найдем мы азиатку, и что с того? – он смотрел на меня с тоской.

– То есть как это? Как я мог совершить убийство в своей квартире и в то же время стучать в ворота дома в дачном поселке?

– Труп вашей жертвы нашли в прибрежных скалах двое портовых рабочих. В воскресенье около полуночи. Он застрял между гранитными обломками и сеткой для мусора. В воду убитый мужчина не попал, лицо осталось цело, и в свое время вы сможете на него посмотреть.

– В прибрежных скалах? – Я так растерялся, что мог только переспрашивать.

– Да, в нескольких метрах от берега, на мысе Эшпишел. На прошлом допросе вы показали, что тело забрал из вашего дома человек, которого наняли ваши сообщники. Тот, кто вас теперь шантажирует. Значит, тело было вывезено из города и оставлено в прибрежной зоне. А кому вы там стучали в дверь в Капарике, не имеет никакого значения.

– Я понятия не имел, где чистильщик собирается избавиться от Хенриетты! И не понимаю, зачем он так долго тянул. Целых четыре дня!

– Вы всем своим друзьям даете женские имена?

– Я уже говорил, что не даю никому никаких имен!

– Однако вы предпочитаете называть вашего друга Хенриеттой, хотя на первом допросе утверждали, что видели его пенис, – продолжал он, не слушая. – И еще одна неувязка: раньше вы говорили, что за услугу сообщники потребовали не деньги, а дом, доставшийся вам по наследству. Так деньги или дом?

– Сначала дом, а потом деньги. Я не говорил, что дружил с Хенриеттой, это ваши домыслы. Впервые в жизни я увидел ее – или его? – на полу своей кухни в среду после полуночи. Я больше не стану говорить с вами без адвоката. Я требую провести следственный эксперимент!

– Не надо так шуметь. – Он выставил перед собой ладони. – Проведем. Для этого вы должны назвать мне место, где совершили преступление. Это скалы на побережье или ваш дом в Альфаме? Что вы головой мотаете? Ах, все-таки дом. Завтра поедем туда, я обещаю.

Вернувшись в камеру, я лег на бетонную скамью, натянул одеяло на лицо и тихо завыл. Заскулил по-собачьи, прямо как Руди, когда я вез его усыплять. Тело нашли в прибрежных скалах в воскресенье, сказал следователь. Merde! Я же действительно был в Сесимбре в воскресенье. Я ждал там Лютаса и накачивался турецким кофе в забегаловке на набережной. А он не приехал. Четверг, пятница, суббота, воскресенье. Раз, два, три, четыре, десять. Что-то важное выпадало, а что – я никак не мог уловить. Значит, чистильщик приволок труп туда, где я появился через несколько дней. Но зачем? И почему тело нашли именно в воскресную ночь, а не раньше? Я услышал, как стучат мои зубы, и содрогнулся от отвращения. Надо собраться, надо подумать о хорошем.

Я сполз со скамьи на пол, лег в шавасану и стал думать о том, что скоро увижу руа Ремедиош. Думать о хорошем. В рукаве у меня еще одна карта – спиленный боек. Почему они сами об этом не спрашивают? И почему мне так и не показали пистолет? Хотя понятно почему. Система всегда морочит тебя тем, во что ты веришь. Думать о хорошем. Завтра поедем домой. Полиции придется сорвать печати, и я смогу обойти все комнаты, взять пару свитеров, постоять на террасе и посмотреть на реку. Думать о хорошем.

Жаль, что я потерял тавромахию, было бы здорово забрать ее с собой и положить под тюремный матрас. Надо улучить время и поискать ее как следует. Как там говорила Байша: беличья пропажа рано или поздно прорастает орешником?

* * *