Царь велел тебя повесить

Я сидел на кухне своего дома и прихлебывал бренди из чайной чашки. Бренди был мой собственный, Пруэнса щедро плеснул его в чашку, поленившись искать стаканы. Утром он решил сдержать свое слово и привез меня домой под охраной сержанта. Сначала я повел их в спальню, чтобы показать место, где лежала датчанка, исчезнувшая вместе с овечьей шкурой. Я чуть сам не лег на пол между кроватью и окном, изображая Хенриетту. Покой и веселье качались во мне, как море во внутреннем ухе, когда сойдешь с корабля на сушу после долгой болтанки. Так, наверное, чувствовал себя мореход Ганнон, когда сошел на марокканский берег, он ведь тоже знал, что придется возвращаться, но старался об этом не думать.

– Это же классика, – сказал я, когда мы вернулись из спальни, оставив там меловой контур с раскинутыми руками. – Классическая подстава с одним подозреваемым. Преступник убил человека в моем доме, моим оружием и практически в моем присутствии. Потом пришел чистильщик, забрал тело и помыл полы. А потом с меня потребовали плату.

Пруэнса налил мне выпить и велел сесть на кухне у окна. При этом он жевал печенье, которое нашел на столе: собаки в шоколадной глазури. Глядя на это печенье, купленное в начале зимы в Canto idílico, я вдруг осознал, что тридцать четыре дня не ел сладкого.

– Вы принимали какие-то вещества в тот вечер? – он взял из коробки еще одну собаку и откусил ей голову.

– Не употребляю. На кухне все пропиталось кровью, весь пол. Я сам наступил в эту кровь!

– Так где же был труп, в спальне или на кухонном полу?

– Чистильщик перенес тело со второго этажа вниз, – терпеливо пояснил я. – Но не успел выйти из дома. Он услышал мои шаги на лестнице и затащил тело в кухню. Потому что там есть место, где труп можно быстро спрятать. Открыть крышку погреба, бум, хлоп – и все.

– Бум, хлоп? Покажи ему то, что нашел, – весело сказал Пруэнса сержанту.

Полицейский вразвалку вышел из кухни и принес из чулана банку с вишневым вареньем.

– Вот ваша кровь, – сказал он и со стуком поставил банку на стол.

– Моя?

– Пятна на стенах, о которых вы говорите. – Пруэнса потыкал в липкую банку пальцем. – Не знаю, кто эти люди, что здесь развлекались, но вы явно друг друга стоите.

– Вы не понимаете. Я споткнулся и упал прямо на спину мертвецу. А потом отмывал руки жидкостью для мытья посуды, потому что кровь осталась у меня под ногтями. Моя мать – операционная медсестра, а я был донором еще в школе и способен отличить вишневый сироп от любой человеческой жидкости!

– Вот оно что. Ну, раз вы были донором, значит, знаете, что кровь можно носить не только в теле, но и в пробирке. А коли так, ее можно и вылить в назначенное место. Хватит и сотни граммов, чтобы перепачкать руки такому cobarde, как вы.

Пруэнса потянулся, встал со стула, кивнул своему помощнику, и оба вышли в коридор, оттуда послышался долгий, сочувственный, освобождающий смех. Так, наверное, смеялись фиджийские демоны, когда перебрасывались человеком вместо ореха. Полицейский был тот самый, что приходил меня арестовывать, я узнал его по усмешке, обнажающей розовые десны до самого верха. Похоже, у них не так уж много людей в департаменте, да и в самой тюрьме тоже. Кажется, я знаю всех своих сторожей в лицо.

* * *

– Полагаю, вы читаете кириллицу? – Пруэнса разглядывал какую-то бумажку. – Это было под крышкой в банке с вишневым вареньем. То есть с кровью. Прочтите вслух и переведите нам дословно.

Откуда тут эта вишня? Я точно знал, что никакого варенья в доме не было. В чулане стояли пустые Зоины банки, которые я не решился выбросить. Так некоторые складывают в стол почтовые конверты только потому, что они подписаны знакомой рукой.

– Дайте сюда!

Я взял записку из его руки, положил перед собой на стол и громко прочел:

Один студиозус из Кракова
Все прятал всегда одинаково,
Засунул в бокал
И долго искал
Заначку растяпа из Кракова.

Пруэнса терпеливо выслушал мой перевод и оглянулся на полицейского:

– Вы что-нибудь поняли, сержант?

– Это мог бы быть лимерик, – пояснил я, – но это alucinação, понимаете? Женщина, которая могла это сочинить, давно умерла, а про Краков никто, кроме нее, написать не способен. Только тетка знала про моего отца, краковского улана Конопку!

– Краков? – Следователь вглядывался в мое лицо, меж бровей у него собралась толстая беспомощная морщина. – Это город такой?

Он выглядел так, будто я пытаюсь вытащить его мозг через нос особыми крючочками, как древнеегипетские мастера-мумификаторы.

– Город, где живет мой отец. К тому же это не просто лимерик, а подсказка. Теперь я знаю, куда спрятал одну вещь, которую считал пропавшей. Одна из них разбилась, но вторая-то осталась!

– Понимаю. – Он захлопнул свою папку. – Симулируете помешательство. Хотите в больницу? Завтра же с начальством поговорю.

– В туалет можно выйти?

– Идите.