Царь велел тебя повесить

– Меня зовут Оська. Я всегда рад встретить соотечественника. И если ты живешь поблизости, я расскажу тебе, за что было мое спасибо. Мне надо принять душ и поспать. Ты часом не знаешь, какое шоссе ведет отсюда на север?

Мы быстро пошли в сторону Альфамы, вернули собак хозяевам, зашли в «Канто» нацедить из бочки вина, и через час Оська уже плескался в ванне, а я резал сыр, радуясь, что служанка у сестры и не испортит мне вечера. Когда он явился на кухню в моем халате, с зачесанными назад волосами, я понял, что ему не больше тридцати. Скулы у него были высокие, нос немного вздернутый, а глаза темные, с татарским разрезом. Оська, Иосиф, Юсуп? Полукровка, наверное, как и я сам. И безупречно, ослепительно сумасшедший.

Хлебнув вина, он откинулся на спинку стула, посмотрел на меня с важностью и сказал, что уже четвертый год на дороге. Все это время он не просто скитался по миру, он следовал за местом, в которое не приходит смерть. Когда я выразил свое удивление, он строго заметил, что время – это всего лишь определенное количество движений, люди договорились отсчитывать по ним минуты, и если бы все мы находились в полном покое, то и времени никакого не было бы. Из чего следует, что можно найти место, где его нет вообще. То же касается и смерти, ведь насчет того, что такое смерть, люди тоже договорились.

Место это было неуловимым, оно передвигалось по планете, как солнечный зайчик, и уследить за ним было почти невозможно. Для этого Оська поверил в систему знаков, возникающих на его пути, словно дорожные указатели, и жил теперь внутри этой системы. Указатели были размытыми, смутными, будто во сне, но он твердо сказал мне, что понимает их все до одного.

– Сбиваться с пути не страшно, главное, не останавливаться, – сказал он, аккуратно намазывая крекер маслом. – Скажем, две недели назад я сидел в марокканском придорожном шалмане и пил зеленый чай, но вошел водитель грузовика в майке с надписью «Дыра в моем сердце», и мне пришлось вылезать из подушек! Так называется фильм Лукаса Мудиссона, я было обрадовался, что поеду в Мальме, где еще не бывал, но как только я вышел из чайной, у грузовика загорелось колесо. Огонь всегда означает, что знак понят неверно.

– И что, пришлось возвращаться обратно в подушки?

– Да, в тот раз я застрял надолго, неделю бродил по округе, пока не заснул в ботаническом саду и на меня не упала красивая сосновая шишка. Так я целый день думал, куда ехать, пока не сообразил, что в Вольтерру.

– Куда? – Я плеснул ему еще вина, но он отмахнулся:

– Хватит уже. А с Вольтеррой все просто: на тамошнем кладбище на крышках погребальных урн стоят глиняные женщины с шишками в руках. Потому что сосновая шишка символизировала для этрусков одновременно и секс, и смерть.

* * *

Нынче у меня появились Камоэнс и учебник испанского. Я и не надеялся особо, когда просил охранника, но он сделал мне скидку и за пятерку принес две потертые книжки.

Моя память ходит ходуном, Хани, я до сих пор не рассказал тебе всей истории про застреленную датчанку, хотя обещал не отвлекаться, пока не доведу повествование до конца. Итак, слушай. Я ехал домой из Капарики, глядя в темное окно, где дрожали отражения автобусных лампочек, я был один, все пассажиры вышли еще до въезда в город, это были поселковые жители, возвращавшиеся с работы в курортных казино. Когда за окном замигали редкие огни авениды, я понял, что деваться мне некуда. Придется выйти из автобуса, миновать табачную лавку, вставить ключ в замочную скважину, потом второй – в скважину для света, сбросить в прихожей плащ, подняться по лестнице и открыть дверь.

Чтобы не думать о том, что я буду делать с телом, я начал представлять свои действия после того, как я вынесу Хенриетту из дома: отключить камеры, спрятать их в подвал вместе с сервером – это раз, вымыть пол и стены в теткиной спальне – это два. Чем эту кровь отмывать-то? Пенистой дрянью из Байшиных флаконов? Ротанговую мебель не отчистишь, нужно порубить ее на куски и вынести на свалку. А как я вынесу саму Хенриетту, ее тоже придется порубить на куски?

Я весь вымок от этих мыслей, пока добирался до нашего переулка, а потом долго тыкал ключом в световую скважину, забитую не то спичкой, не то зубочисткой. Свет в парадном не горел, пришлось щелкать зажигалкой перед замком, а потом шарить в прихожей в поисках фонаря. В доме было тихо и свежо, ни одного незнакомого запаха, ни одной сдвинутой с места вещи, по дороге я заглянул в столовую, посветил фонариком на оружейный шкаф и увидел пустое место там, где раньше висел пистолет, ставший орудием убийства. От генерала Умберту Делгаду, серебро и слоновая кость.