Царь велел тебя повесить

Кое-как ополоснувшись, я накинул полотенце и включил компьютер, чтобы увидеть, чем занимался чистильщик, пока я трясся в ночном автобусе вдоль берега Капарики. Запись была на удивление короткой, всего две с половиной минуты. На экране я увидел невысокого человека, входящего в кухню, впереди него двигался конус осторожного света, выхватывая то медный бок кастрюли, то белую крашеную стену, то связку сушеного лука на крючке. Потом картинка дернулась, потеряла цвет и превратилась в мерцание.

Я смотрел на пустой экран довольно долго, пытаясь представить себе то, что не записалось. Вот чистильщик ковыряется в световом замке, входит, отключает все камеры разом, выдернув из гнезда провод распределителя, поднимается наверх, заворачивает тело в пластик, отмывает пятна крови с мебели, потом волочит тело вниз – аккуратно, будто мешок с электрическими лампочками, – и затаскивает в кухню. Стоп! Это еще зачем? Может быть, он готовился выйти, когда услышал скрежет ключа, и спрятал свой груз в первую попавшуюся комнату? А может, нарочно оставил его у двери, чтобы я споткнулся и шлепнулся прямо на мертвое тело?

Рассудительный Габриель Марсель различал problèmes, которые можно наскоро решить в уме, и mystères, не поддающиеся обычной логике. Здесь, по всей вероятности, обычная житейская problème: сейчас зазвонит телефон и подельник моей ускользнувшей стюардессы скажет, что он меня выручил и теперь я ему кое-что должен. Я спустился вниз, в столовую, и еще раз убедился, что дядиного пистолета в оружейном шкафу нет. В сцене охоты не хватало половины зайца, но охотники все так же расхаживали в своих тирольских шляпах, сквозь дыру в стекле виднелся медный крючок, похожий на повелительно согнутый палец. Увидев это, я вдруг понял, что плохо отмыл руки от крови, почувствовал, как в горло поднимается скользкий комок, и пошел на кухню оттирать ладони содой.

Открыв ящик стола, я пустил еле теплую воду, протянул руку за мочалкой и застыл: за моей спиной, совсем близко, раздался протяжный скрежещущий звук. Этот звук нельзя было спутать со скрипом двери, его ни с чем нельзя было спутать: так скрипит крышка винного погреба, сколоченная в восемнадцатом веке из прочных дубовых досок. Позвоночник у меня заледенел, полотенце упало на пол. Стало так тихо, что я слышал, как синее пламя шелестит в окошке газовой колонки. Я взял мочалку, вытер руки и медленно обернулся. Из дыры в полу появилась рыжая встрепанная голова Байши. На служанке был ее старый салопчик, наброшенный на ночную рубашку, в зубах она держала железный ключ от черного хода.

Я молча смотрел на нее, забыв завернуть кран. Байша поднялась на последнюю ступеньку, из кармана салопа торчало белое горлышко бутылки со знакомыми пляшущими буквами: Quinta Santa Eufemia. Этот порто я еще не пробовал, но знаю, что стеллаж с ним стоит у дальней стены подвала. Служанка хмуро посмотрела на меня и вдруг залилась краской, я ни разу не видел, чтобы так краснели. Алой заливкой, будто эмалью по горячему стеклу.

– Вы бы накинули хоть что-нибудь, хозяин, – сказала она, вытащив железный ключ изо рта. – А то неловко смотреть. Вчера говорили, что будет одна гостья, а тут за ночь целая орава перебывала. Двери хлоп да хлоп. Вот я и зашла проверить!

* * *

Сегодня ужин принесли на тарелке из молочного стекла, я уже перестал удивляться здешней посуде, но жареной рыбе я сильно удивился. Хотя да, сегодня же пятое марта, начало лиссабонского карнавала. Наверное, тюремный повар веселится, заодно и арестантам перепало. Я все быстро подмел и теперь смотрю на тонкие разлапистые косточки форели на стеклянной тарелке. Так выглядят заснеженные ели на берегу, когда утром идешь от хутора к озеру. К полудню туман сползает на лед и обнажается мостик, сбитый из сосновых досок, и перевернутая лодка, и черный языческий круг кострища в заиндевелой траве.

Вчера я разговаривал с Трутой, своим адвокатом, он заехал в тюрьму по дороге в аэропорт и все время смотрел на часы.

– Пистолет вашего дядюшки одно время был на вооружении в португальской армии, – сказал он важно, – но от него быстро отказались, поменяв на девятимиллиметровый парабеллум. И знаете почему? Обнаружился дефект модели: иногда ударник оставался в полувзведенном положении, слегка касаясь гильзы патрона в патроннике.

– Ударник? Это боек, что ли? – Я не знал португальского слова и употребил английское peen.

– Неважно. – Он махнул рукой. – Одним словом, любой толчок мог привести к случайному выстрелу. В наставлении для военнослужащих говорилось, что пистолет следует держать разряженным и заряжать только перед самым выстрелом. Это дает нам линию защиты!

– На черта мне сдалась эта линия, если я не держал этого пистолета в руках? – Я вдруг понял, что он не верит ни одному моему слову. – Если я скажу, что выстрел был случайным, то признаюсь в убийстве, которого не совершал. Вы вообще адвокат или тайный помощник прокурора?