Царевна-ведьма

   Бабуля держала огород неподалёку, сеяла просо и гречку во поле дальнем, а ещё была у неё коза Парашка, которая шлялась по лесу, где только ей в голову взбредало. Ведь и волки, и медведи, и прочие хищные звери Бабу-Ягу уважали да боялися, поэтому задрать козу бабкину никто и в мыслях из них не дерзал.

   Тем они там и жили. Когда ей было надобно,   Ягуся тура или зубра призывала, его в плуг запрягала, и поле на нём вспахивала. То же со временем и Милолика делать научилась.   Девушкой она выросла статной, сильной и такой красивой, что ни в сказке, как говорится, сказать, ни борзым пером её красу описать. Фигура у неё была ладная чрезвычайно, волосы пышные, длинные да каштановые, а глазищи большие да карие. Заплетала она себе косы толстенные, а одевалась в платье тканное, изукрашенное цветами. И всегда почти ходила босою, часто даже и зимою холодною.

   Разрешала Яга своей воспитаннице посещать оба света, к ним прилегающих, но далеко удаляться в оба конца категорически ей не дозволяла. Видимо, опасалась она за свою любимицу, а может быть из зависти к месту своему её привязывала, потому как сама она почитай что всё время возле избушки своей пропадала, и особо далеко и надолго покинуть сии места она не могла.

   Как бы там оно ни было, а получилась Милолика хотя девушкой умной да искусной, но дикой уж слишком. За всё то время, что она у Бабы жила, всего-то с десяток, другой раз удалось ей за людьми понаблюдать, да и то издаля́, когда охотники в лесу зверей гоняли, или когда бабы да девки ягоды с грибами собирали. Сильно хотелось Милолике к тем людям приблизиться, да с ними о чём-нибудь поговорить, однако наказа Ягихиного она нарушить не решалась, а посему к тем людям и не приближалась.

   Зато со зверями лесными ведьмочка молодая большую дружбу вела, даже с самыми, казалось бы, грозными и страшными. Бывало, как словно ветер, мчалась она по лесу наперегонки с волками, а иногда и с медведями по малинникам хаживала, или с рысями сторожкими по деревьям ловко лазала.   Понимала она хорошо и птиц и зверей разных, а посему к охотникам кровожадным большую неприязнь она питала, и когда те дичину высматривали, то она мысленно на них наводила чары и со следа звериного их злорадно этим сбивала.

   И помогало! А то!..

   Теряли двуногие эти хищники следы, дотоль зримые, из виду, блукали да мыкались они во чащобищах непролазных, и возвращалися к себе домой несолоно хлебавши.

   Время от времени приставала Милолика к Бабе-Яге и у неё занудно выспрашивала: а откуда, дескать, я здесь взялась, и кто были мои матушка с батюшкой? Вон у зверей, говорила она, у всех есть родители — и у меня они, получается, обязаны быть-то.

   А Яга лишь от Милы отмахивалась и отвечала ей всегда грубо: то, мол, не твоего ума дело, голуба! Кто твои были родители, она вещала, есть пока тайна, и тебе сию тайну немалую рановато будет покамест знать.

   И как хитрая Мила у неё про родителей своих не выведывала да не выпытывала, та ни в какую не соглашалась правду ей разгласить, и даже приходила часто в ярость немалую, после чего принималась за девкой гоняться, дабы за волосы её больно оттаскать.

   Милолика, правда, на эти ухватки Ягихины не давалась и, отбежав подалее от разъярённой бабки, над нею тогда насмехалась и всяко обзывалась. Особливо насчёт страхолюдства ведьмачьего она кусливо изощрялася, поскольку от этих нападок Яга в сугубое бешенство впадала. В бессильной злобе она тогда принималась всё подряд кусать своими волчьими зубами, даже столы и стулья деревянные и в придачу дверной косяк, а поубившись от этого пустого занятия, начинала вдруг всхлипывать, а иногда и рыдать.

   Тут уж у язвительной Милолики сердце в груди не выдерживало. Подходила она тогда к бабке несчастной, обнимала её, по волосам её гладила, и притом приговаривала голоском ласковым:

   — Ой, ты, Бабусечка моя, Ягусечка, ой да прости ты меня, девку глупую, девку глупую, непутёвую! Не хотела я тебя обижать-хаять — но ведь ты же сама виновата. Почему ты мне тайну свою не сказываешь, а?

   — Дурёха ты, дурёха, — выговаривала ей Яга, чуток успокоившись, — не ведаешь ты, недалёкая, что молодость-то нам дана ненадолго. Разве ж я не была пригожею? Разве ж я не была желанною? Э-э! Всё-то было при мне как надо: и лицо смазливое было, и фигурка была ладная. Да ушло всё богатство сиё, пропало, как словно и не было его при мне никогда.

   Однажды после очередной такой перепалки пошла Яга в избу, в сундуке своём старинном покопалася и достала из потаённой шкатулки картинку некую овальную, красками выцветшими писаную.

   — Вон гляди-ка, Мила, — сунула она картинку в руки воспитанницы, — то моё изображение давнишнее. Милёнок мой славный его когда-то намалевал, во времена-то ещё незапамятные.

   Взяла ведьма молодая ту картинку овальную и с интересом нескрываемым на неё глянула.

   И аж даже ахнула она от изумления великого, глядючи на изображённый там лик! Там же красавица была намалёвана писаная: русокосая такая, румяноликая, лукобровая, с очами чистыми да лучистыми. Весело девица незнаемая с картинки старинной улыбалася, и как живая будто даже казалася.