Царская дочь

За их спинами, почтительно склонив головы, топтались прислужницы, присутствовавшие при подмене младенцев. Теперь, с прибытием старшей прислужницы, все они собрались вместе – соучастницы ночного сговора в селении у источников. Все они твердили про себя одну и ту же ложь: да, младенец родился бездыханным, но солдаты встретили на тропе целительницу, та наложила на новорожденного свою короткую руку, нашла в нем жизнь, и он задышал. Так все и случилось. Да, именно так.

Лидию не пустили даже в притвор, кто-то из дворцовых слуг тут же увел ее.

– Пусть ждет поблизости: она может понадобиться, – бросила им вслед Дина.

Старшая прислужница в нерешительности взглянула на Иавина и Зиссель, провожавших Лидию взглядом.

– Может, пусть и она пойдет с кормилицей? – спросила она у хозяйки, кивнув на Зиссель.

Дина заколебалась.

– По двору и так ползут слухи… о здоровье ребенка и о целительнице, что приходится родней богине-змее… – Она тревожно нахмурилась и закусила губу.

– Пусть пойдет с нами, – предложила Браха. – Она мила мне. Напоминает о моей сестренке дома, в горах. Сына держать тяжело. Пусть поможет. Она еще совсем девочка, ничего не слышит и не говорит, так что сплетничать не станет.

Зиссель стояла с непроницаемым видом, изо всех сил стараясь изображать из себя глухую. Не подавать виду, что понимаешь сказанное, было чрезвычайно трудно. Речь о ней, а она вынуждена притворяться, что и знать ничего не знает. А теперь Браха еще и вздумала взять ее с собой! Ей предстоит увидеть отца, а она должна делать вид, что ничего не слышала! Не выказывать никаких чувств!

– Твой дом теперь не в горах. Твой дом здесь! – огрызнулась на невестку Дина. Взмахом руки она подозвала Зиссель. Та подошла, осторожно ступая. Сандалии – новые, неразношенные – натирали ей ноги.

Дина взяла ее за плечи, покрутила перед собой, грубо заправила под платок выбившуюся прядь и подтолкнула к прислужницам.

Иавин, помня свое место, уже стоял среди них, низко склонив голову.

Зиссель встала подле него.

За спинами прислужниц их руки замелькали в скрытом танце. Зиссель, не показывай глаз. Царь не должен их увидеть. Натяни платок пониже. Зиссель вспомнила их разговор в тот вечер, когда Лидия рассказывала историю ее рождения. Потом, в постели, ее терзала тревога. Могущественный царь Соломон произвел на свет дочь с птичьей лапкой, вдобавок немую. Он не захочет, чтобы об этом узнали, чтобы кто-нибудь – кто угодно – стал насмехаться над ним, над царским семенем, взрастившим уродку.

Такие мысли волновали ее тогда, и она поделилась ими с Иавином.

Но теперь, в Сионе, ее одолели сомнения. Здесь ее считают особенной, одаренной, отмеченной богами.

А вдруг отец тоже сочтет ее такой?

В тронный зал вели громадные, обшитые золотом и железом створчатые двери. Под трепетным взглядом Зиссель они отворились, и по обеим сторонам от входа встали царские стражники. Дина снова ткнула Браху в спину.

– Ступай! Как я тебя учила. С достоинством! Прямо! Неси сына с гордостью. Ты теперь мать! Ты родила моему брату сына, и он – живое воплощение союза наших племен, которого так желал государь. Заяви о себе и не вздумай бросить тень на меня и мое положение!

Они вошли в зал. Впереди шествовала Браха, держа Менахема на полувытянутых руках, словно великую драгоценность. За ней следовали Дина с младшим братом.

Зиссель и Иавин, прячась за спинами прислуги, проскользнули мимо солдат и укрылись в тени у стены зала, где замерли, преклонив колени и опустив головы.

Из-под платка Зиссель поглядывала в сторону возвышения, на котором блистал инкрустированный золотом и драгоценными камнями трон. На нем сидел, слегка подавшись вперед, царь Соломон, ее отец, сильный и широкоплечий, с проблесками седины в бороде и цепкими серо-зелеными глазами. На коленях у него лежал какой-то невиданный звереныш, а у трона прохаживалась райская птица, волоча за собой огромный сине-зеленый хвост. У ног царя, в резном деревянном кресле сидел мужчина – должно быть, муж Брахи. Вид у него был мрачный, нос и подбородок неодобрительно устремлены вниз. На младшего брата, с его открытым, доброжелательным лицом, он не походил, да и на Дину тоже. Сидел он, откинувшись назад, словно желал избежать знакомства с ребенком, которого предъявляла навязанная ему жена.

Царь заговорил. Голос его был низким и мелодичным.

– Приветствую тебя, Браха!

Браха преклонила колена – неловко, потому что держала Менахема, – и произнесла слова, которые ее заставила вызубрить стоящая позади на коленях Дина:

– Господин мой царь! Господин мой муж! Вот покорнейший слуга ваш – мой первенец.

Райская птица вдруг испустила крик, такой жуткий, что у Зиссель по всему телу побежали мурашки. Браха тоже перепугалась и чуть не уронила Менахема. Разинув рот, она в страхе уставилась на птицу, чей хвост с шелестом раскрылся и превратился в широченный веер из блестящих разноцветных перьев.

Царь рассмеялся и встал.