Царская дочь

Тут женщина громко воскликнула:

– Государь, прошу тебя, верши свой суд, иначе я, может статься, так и не добьюсь справедливости. Этот младенец – мой сын. Мой и моего почившего мужа. Ночью, сразу после рождения, его подменили мертворожденным сыном Брахи. Государь, молю тебя, позволь мне забрать сына домой и жить в мире с ним и моими детьми.

Царь молчал. Разум его трудился, словно искусные пальцы ткачихи. Вот нить. Вот еще одна. Сплети их, цвет к цвету, и постепенно проявится узор…

Кормилица! И пронзившая сердце стрела не смогла бы ранить Дину сильнее. Ведь по пути в Сион ей подумалось, что кормилица может быть матерью младенца, но под давлением обстоятельств она отмахнулась от этой мысли. Ах, надо было довериться своему чутью! Эти двое – целительница с мальчишкой… они обманули ее! Они привели родную мать ребенка!

Дина вспыхнула от гнева:

– Шлюха! Лгунья! Да как ты смеешь! – Она пихнула Браху. – Расскажи правду! Расскажи царю правду!

Браха разрыдалась.

– Этот ребенок мой, государь! Сперва он лежал тихо и не дышал, это правда, но Зиссель нашла в нем жизнь! Наложила на него свою короткую руку и исцелила, правда, Зиссель? А, Зиссель?

Только сейчас царь отпустил Зиссель. Она поспешно поднялась на ноги и растерянно замерла. Что ей делать: ждать дозволения отойти или кинуться к матери?

Он ее отец.

Он насильник.

Он царь.

Он убийца.

Он мудр и справедлив.

Он жесток и безжалостен.

Он божий избранник, всемогущий, богоподобный, а она – всего лишь его подданная, раба его прихотей.

Обезьянка на балдахине опять запрыгала и заголосила. Царь Соломон протянул руку. Обезьянка ухватилась за шнурок, соскользнула вниз, забралась к нему на плечо и нежно обхватила государя за шею.

Сион полнился слухами. Царь Соломон вершит суд в деле великой важности! Вот так, ни с того ни с сего, посреди бела дня! Дело столь необычное, что царь не желает откладывать его до приемного дня.

Ко дворцу валом хлынул народ. Толпа сплетничала и возбужденно следила за тем, как муж Брахи с младшим братом и несколькими верными солдатами спешат на суд. Из-под ног теснящегося люда, хлопая крыльями и гадя на головы, взлетали голуби. Торговцы торопливо собирали разложенные товары, взваливали их на спину и вливались в поток людей, чтобы узнать, что происходит.

Из ворот вышли шестеро стражников в полном облачении и задули в трубы.

Все взгляды устремились к ним, воцарилась звенящая тишина, в которой слышались лишь хлесткие взмахи голубиных крыльев в небе над головами.

Дворцовые ворота отворились!

Суд открыт для публики!

Слово в защиту

Публика толкалась, пихалась, щипалась, отбивалась, но в конце концов подчинилась напору солдат. Прижимаясь к стенам зала, толпа гудела, словно рой пчел вокруг вломившегося в улей вора, и тянула шеи, чтобы не упустить ни малейших подробностей зрелища.

Сквозь высокое окно в торце зала врывался ослепительный солнечный луч и прямоугольником падал на ковер у трона божьего избранника царя Соломона. Бахрома на изгвазданном обезьянкой балдахине колыхалась на сквозняке.

Лицо царя было непроницаемым. Чело увенчано золотым венцом, инкрустированным сверкающими драгоценными камнями. Сидел он в своей обычной позе – слегка подавшись вперед. Как человек, не желающий ничего упустить.

По бокам от возвышения, на котором стоял трон, выстроились стражники. Впереди все в том же резном кресле сидел, покорный царской воле и весь красный от гнева и унижения, муж Брахи. Его солдаты стояли неподалеку, положив руки на рукоятки мечей. В полной боевой готовности.

Посреди ковра, щурясь от безжалостно слепящего солнца лежал, размахивая ручками, Менахем, беспомощный, как опрокинувшаяся на спину овца в зимней шубе.

По мановению царя Дина с младшим братом, бледные, но сохраняющие самообладание, приблизились к трону и встали в указанном месте. Браху, которая опиралась на руку старшей прислужницы и причитала как полоумная, поставили рядом с Диной. Позади них выстроились прочие прислужницы Дины.

Затем привели кормилицу с мальчиком, одетым в тунику домашнего слуги, и целительницу. Та прятала руку в мешочке, висевшем у нее на бедре. Им отвели место по другую сторону от Менахема.

По толпе пробежала волна изумленного шепота.

Вперед вышел глашатай и громко и отчетливо объяснил существо дела. Две женщины не могут поделить младенца: каждая настаивает, что является его матерью. Утверждается, что имела место подмена: мертворожденного сына одной женщины якобы подменили здоровым ребенком другой, родившимся в ту же ночь.

В толпе раздались возмущенные возгласы.

– Тишина! – повелел глашатай и, когда публика успокоилась, продолжил: – Пусть каждая сторона скажет слово в свою защиту.

Царь молча повернулся к Дине и ее свите.

Младший брат царского наперсника сделал шаг вперед. Бледный, растерянный, он заговорил, запинаясь: