Царская карусель. Мундир и фрак Жуковского

– Я в прозе Карамзин! – Николай Михайлович даже порозовел от смущения. – В стихах есть Державин, есть Дмитриев. Но речь – не о том. Иной художник поверх законченного портрета пишет новый. Тут воля высшая! А то, что ваш друг так круто обошелся со своими опытами… Время такое. Вы посмотрите, как государь нежданно для своего окружения поменял в единочасье курс государственного корабля. Отставлен Аракчеев – призван Сперанский. Что такое Аракчеев – держись за старое, зажмуривши глаза на зеленую новь жизни, а Сперанский – это Европа. И вы посмотрите! Тотчас понадобились люди самостоятельного мнения, замечательной образованности. Петербургу – москвичи! Иван Иванович Дмитриев призван вернуть суду – совесть. Граф Алексей Кириллович Разумовский поехал устраивать лицей. Я льщу себя надеждой, Александр желает быть государем просвещенного народа. У нас ведь на всю Россию три университета. Дерптскому семь лет всего, а школ – скорее их нет, чем они есть.

– У нас в Вологде старообрядцы своих детей сами учат, – сказал Батюшков.

– Я о государственном образовании. Василию Андреевичу посчастливилось учиться в университетском пансионате, но таких учебных заведений – единицы.

– Я – выпускник даже двух пансионатов, правда, не государственных. Француза Жакино да итальянца Триполи. – Батюшков покрутил головой. – Все мое образование – знание французского, итальянского и незнание русского. Мой университет – Михаил Николаевич Муравьев. С отроческих лет видел в его доме Державина, Капниста, Львова, Пнина, Радищева.

– Живое слово писателя много полезнее иных ученых лекций, – согласился Карамзин.

Батюшков повернулся к Василию Андреевичу.

– Читал ваши статьи об актрисе Жорж. Статьи умные, справедливые. Чары Жорж и впрямь сильны, но я поклонник Семеновой. В последний раз видел ее в Ярославле: Антигону, Моину, Ксению. Даже стихи написал.

– Прочтите, – попросил Жуковский.

Я видел и хвалить не смел в восторге страстном;
Но ныне, истиной священной вдохновлен,
Скажу: красот собор в ней явно съединен —
Душа небесная во образе прекрасном.
И сердца доброго все редкие черты,
Без коих ничего и прелесть красоты.

– Это же только концовка!

– Но в концовке смысл всего стихотворения. – Батюшков вдруг побледнел. – Нам весело, а наша дивная Психея – в гробу, в холодной земле, под снегом.

– Психея? – не понял Жуковский.

– Данилова! Юная Данилова! – И посмотрел в глаза Жуковского синими своими, сияющими. – Мой век тоже будет недолгим. Я сойду с ума, как моя матушка. Я ведь не знал моей матушки. У меня даже эпитафия заготовлена для моей могилы: «Не нужны надписи для камня моего. Пишите просто здесь: он был, и нет его!»

– Рифма не очень-то: моего – его, – сердито сказал Жуковский. – Коль живы, надо жить.

– Так едемте к Вяземскому! – воскликнул Батюшков с прежней беззаботностью.

Карамзин развел руками:

– Вы поезжайте, а у меня нынче длительная беседа с Ярославом Мудрым.

Батюшков кинулся жать руку Николаю Михайловичу.

– Господи! Неужто у нас будет своя история!

Овечка не про волка

Вдовствующая императрица Мария Федоровна ради младших сыновей Николая и Михаила зиму жила в Гатчинском дворце. Спасала от вахтпарада, от солдафонства.

Каждый день их высочеств был расписан по часам и даже по минутам. Пичкали латынью. На личную жизнь отводили единственный час в сутки. И в этот свой час они играли – в солдатики.

– Наполеона побить можно и нужно! – вещал Николай Михаилу. Огромный низкий стол в Арсенальном флигеле был уставлен оловянными армиями. – При Эсслинге, при Асперне австрийцы одержали верх. Под Ваграмом Бонапарт потерял многие тысячи солдат. Такая победа опаснее поражения.

– Я жду приказания главнокомандующего. – Михаил стоял по-солдатски, во фрунт.

Николай показал на кирасиров.

– Ударить во фланг. И не только кирасирами. Всею конницей: полками драгунским, казачьим, уланским. Часть кирасир пустить на расчленение фланга, другую часть – нанося сокрушительное поражение, когда перелом будет вполне явственный… Что ты тянешься? Ты тоже полководец. Какие твои предложения?

Михаил повел руками над пехотой французов.

– Что будет, если во время нашего удара они пойдут в лобовую атаку? Что будет, если мы всею силой насядем на правый фланг, а они своим правым на наш левый? А если случится столкновение двух ударов?

Николай насупился.

– У вас армия больше, чем у меня! Полководцы обернулись – император. Александр расцеловал братьев. Осмотрел расстановку войск.

– С Наполеоном сошлись?

– Ищем уязвимое место, – признался Николай.

– Противопоставить Наполеону мы можем одну только стойкость. Разменивая армию на армию, можно посеять у Наполеона не только сомнение, но и растерянность, и страх.

– Положить сто тысяч русских! – вырвалось у Николая.

– У нас пятьсот тысяч, и у французов пятьсот! – возразил Михаил.