Царская карусель. Война с Кутузовым

Пустомельствуя, давая себе, как роздых, обывательскую минутку, Михаил Илларионович вспомнил вдруг сон. Давно ничего не снилось – и пожалуйста, с Наполеоном всю ночь говорили. Наполеон погордился: «Я знаю в лицо каждого солдата моей Старой Гвардии». – «А я знаю в лицо всякого русского человека». Так ответил императору «Кутузов», и от столь патриотического пырха даже есть расхотелось. Горестная морщина легла под мертвым глазом. Наяву иная правда: «Кутузов» – не ведает, кто у него под командою. Барклай де Толли, Багратион, Милорадович, герцоги и принцы… Дохтуров, Раевский, Платов… Солдаты – молодцы… Но для всех генералов – он, как снег на голову. Кому-то, может, и желанный, а для большинства скорее всего – дурость властей. Старец, поставленный царем в главнокомандующие против его, государевой, воли. Это же всем известно. Приперло. Наполеоновы маршалы – другое дело. Его вены, его мысли, его чаянья. Со Старой Гвардией и с маршалами Наполеон, пусть мистическая, но единая плоть. А вот Кутузов – для его генералов – не единственно возможный, непререкаемый, он один из, а самое прискорбное – рак на безрыбье. Утешение в солдатах. Для солдат «Кутузов» – от Бога, для солдат «Кутузов» – Россия. Промыслом призванный.

– Ваше высокопревосходительство! – Михаил Илларионович очнулся – эко уплыл! – Полковник Нейгард прибыл.

Застегнул мундир, глянул на себя в зеркало. Тронул волосы. Вышел в горницу.

Полковник Нейгард и видом умница. Потому, знать, и засиделся в полковниках.

Кутузов подал руку.

– Павел Иванович! Меня весьма заботит левый фланг. Беннигсен и штаб предложили – Шевардино. Однако ж Шевардино поддается обходу, я уже указал ставить люнет между речками Стонцем и Семеновкой, еще один восточнее Шевардино за рекой Каменкой. А вас, Павел Иванович, прошу избавить меня от головной боли за правый фланг. Наш берег Колочи, слава богу, высокий, лесистый. Поезжайте, устройте там батареи, люнеты. Рубите засеки. Пусть французы воюют в свое удовольствие, не смея помышлять об охвате. А коли в лоб – милости просим. – Кутузов говорил охотно, многословно: ему нужен был Нейгард, обласканный доверием главнокомандующего.

Нейгард отправился исполнять приказ, взявши с собой молодых офицеров, выпускников школы колонновожатых: Муравьевых 2-го и 5-го, Щербинина, Глазова.

Служить при Главном штабе – честь высокая, но прибежище для прапорщиков в Татарках, где разместилось столько генералов, нашлось в сенном сарае. Мало того, что холодно, еще и голодали. Офицеры кормились сами, но купить съестного было негде. Отправили самого расторопного из своих, Мейндорфа, с фуражирами по деревням. За хлебом, маслом, мясом… Впрочем, на голодный желудок, дело известное, голова работает лучше, а квартирмейстеры головой воюют.

Николая Муравьева Нейгард отправил к егерям полковника Федорова. Показывал, где рубить засеки. Привел и поставил артиллерийскую роту, взятую из 2-го пехотного корпуса Багговута. Жирную точку в обороне правого фланга.

Пока голодные квартирмейстеры, забывая о себе, трудились во благо России, Михаил Илларионович Кутузов был занят письмом императору Александру. Диктовал полковнику Скобелеву.

Хорошо писать короткие доклады, когда дело сделано: пришел, увидел, победил. Сие послание давалось трудно.

Вместо объяснения причин, кои вынудили к дальнейшему отступлению, Кутузов напомнил государю, что прибыл к армии, покинувшей Смоленск, к полкам, весьма некомплектным после кровопролитных дел. Почему избрал направление к Можайску, растолковал деликатнейше: «…дабы приблизить к пособиям», и столь же мягко, скрывая гнев, сетовал на слабость резервов, коими пополнили его армию.

Военное министерство давало сведения о ста – ста двадцати тысячах регулярного войска, собранного в Калуге. Однако ж генерал от инфантерии Милорадович привел всего лишь 17 000 пехоты и кавалерии. Полки, вооруженные и одетые, но необученные, имели к тому же в большом недостатке штаб-, обер- и унтер-офицеров. Рекруты без командиров – сила ненадежная. Посему всех новоприбывших штаб-, обер- и унтер-офицеров, прибавя к ним барабанщиков, пришлось отправить обратно в Калугу для формирования новых полков. Рекруты Милорадовича пополнили старые, обезлюдевшие при отступлении полки.

– «Завтрешнего числа поутру получу тысяч до 15-ти из Можайска Московского ополчения», – продиктовал Михаил Илларионович и замолчал, занялся своим шарфом, прикрывая горло, устраивая концы на груди. Давал себе успокоиться.

Расторопный Ростопчин грозился выставить сто шестнадцать тысяч, но прислал впятеро меньше.

Снова Россия-матушка вынуждена уповать на одну только двужильность солдата русака. Дай Господи умения не подвести родненького.

– «Позиция, в которой я остановился при деревне Бородине, в 12-ти верстах от Можайска, – продолжил диктовку Михаил Илларионович, – одна из наилучших, которую только на плоских местах найти можно…»