Царская карусель. Война с Кутузовым

– Боже мой! Боже мой! – вырвалось у Миши Муравьева, и Василий увидел престранное, преотвратительное. Солдаты особенно длинными очередями стояли к четырем священникам. У рыжего исполина голова наполовину… обрита, и тоже с бородой. Другой батюшка, крошечный, должно быть, ласковый, имел на голове нелепый оселедец времен Запорожской Сечи. У третьего на голове и в бороде волосы кустиками, будто ощипан, четвертый стрижен ножницами: лесенкой.

Солдат сказал солдату:

– Француз-то перед боем князю тьмы угождение делает. Батюшек издурачили хуже некуда.

– Над Христом смеялись! – согласился его товарищ.

Сердце сжала ненависть.

– За такое поношение! – Василий притянул к себе Мишу, голову к голове. – За такое поношение…

– В бой надо идти с холодными чувствами. – Муравьев 5-й был мудрец. – Надо всё видеть. Увидишь – успеешь выстрелить первым.

Кутузов, приложившись к иконе преподобного Сергия, подозвал Кайсарова 2-го.

– Батюшек, поруганных неприятелем, надобно провести по полкам. Пусть солдаты и особенно офицеры увидят, каков Наполеон.

Хитрый старик

Дорога к Дохтурову шла через расположение 3-го конного корпуса генерал-лейтенанта Крейца. Корпус явил изумительную стойкость в арьергардных боях.

– За вас я спокоен, Киприан Антонович! – сказал генералу главнокомандующий. – С вашим знанием польского войска было бы полезно иметь ваш корпус перед корпусом Понятовского, но здесь, в центре, будет весьма горячо.

Крейц начинал свою службу в польских войсках. Но вот уже одиннадцатый год на службе русскому императору. Похвалами начальства генерал дорожил. О мудром лукавстве Кутузова много чего наговорено, только хорошему слову Крейц верил, ибо знал: безупречностью службы он достоин благодарности.

Командир 6-го пехотного корпуса встретил главнокомандующего на высотке, облюбованной для руководства грядущим сражением.

Кутузов был доволен, что у него есть Дохтуров. А вот сам Дмитрий Сергеевич «кофейника Кутузова» ни любить, ни уважать не мог. Всякое интриганство и царедворство самому стойкому в русской армии генералу было отвратительно… Кутузову не простили подносы с кофе, кои подавал в постель фавориту Зубову. До презрения все-таки не доходило. Павел, будучи наследником, уж конечно, знал об этом низкопоклонстве, но когда пришлось защищать честь, избрал секундантами Палена и Кутузова.

– Дожили, Дмитрий Сергеевич, до генерального… – сказал главнокомандующий, щуря здоровый глаз на равнину за Колочей.

– Остается пережить.

– Как бог даст. Однако ж маршала Даву генерал Дохтуров бивал, с Мюратом, с Мортье, с Ожеро – насмерть схватывался… Ничего нового от них ждать не приходится. Будут ломить, а нам не грех гнуться, и, заманивши, стоять и бить.

В чинах они были равны – генералы от инфантерии, но Кутузов службою старше на четырнадцать лет.

– Сколько у тебя народу? – спросил главнокомандующий.

– Двадцать восемь батальонов, двадцать четыре орудия. Девять тысяч девятьсот человек.

Смотрели на Курганную высоту.

– Тяжкая для французов батарея! – Но не французов жалел Дохтуров. – Всею силой навалятся.

– Навалятся, – согласился Кутузов. – Да ведь справа у Раевского – Дмитрий Сергеевич, слева – Багратион. А вот укрепить высоту надобно.

Тотчас был отдан приказ, и прапорщик Николай Муравьев поскакал привести из Московского ополчения восемьсот ратников для земляных работ и для вязки фашин.

У штабных офицеров пошла суета, Кутузова и Дохтурова окружили. Генерал Беннигсен, указывая на курган, одобрил главнокомандующего:

– Укрепление, пусть поставленное наскоро, здесь необходимо. Надобно возвести редут. Именно редут. Если французы возьмут курган в окружение, их можно будет расстреливать картечью.

– А если французы не окружат, а возьмут батарею, то смогут анфилировать оба фланга. Наш редут превратится в нашего палача! – резко возразил своему начальнику полковник Толь. – Следует люнетом оградить батарею. Это разумнее.

– Разумнее не сдавать редута! – Лицо Беннигсена от возмущения налилось кровью. – Михаил Илларионович, полагаю к восьмистам землекопам надобно еще восемьсот.

– А чем работать? – сказал в сердцах Кутузов. – Я послал к Ростопчину доставить тысячу топоров, четверть тысячи буравов, тысячу лопаток. Всё это везут, но не привезли.

И тотчас продиктовал письмо Московскому главнокомандующему, испрашивая сверх прежнего запроса две тысячи лопат и полторы тысячи кирок.

А вот что ставить – редут или открытый с тыла люнет – не спешил приказывать.

От Дохтурова Кутузов поехал к Раевскому. О Николае Николаевиче Наполеон сказал: «Этот русский генерал сделан из материала, из которого делаются маршалы». Багратион, во время отступления, требуя отставки, вместо себя предлагал в командующие Раевского или Горчакова. Отношение Кутузова к начальствующему 7-м пехотным корпусом тоже было яснее ясного: поставил в самом центре армии, помня, что Наполеон любитель рассекать силы противника надвое.