Царская карусель. Война с Кутузовым

Юные колонновожатые, стоя за спиною Кутузова, видели, сколь бессилен смертоносный огонь против человеческой воли. Французы прорвались-таки к пушкам. Гренадеры Неверовского ударили в штыки. Живая разноцветная каша вскипела в котле редута, вздулась, потекла через земляной вал, хлынула прочь.

Передышка – увы! – получилась короткой. Было видно, как для новой атаки выстраиваются две густые колонны – пехота маршала Даву и присланные на подкрепление дивизии маршала Нея.

Кутузов отвернулся от поля сражения. Подзывал генералов, обер-офицеров квартирмейстеров.

И вот уже Василий Перовский и Георгий Мейндорф скакали в тыл армии Багратиона. Они не видели, как драгуны и кирасиры спасли на добрых полчаса редут и дивизию Неверовского. Ударили, врубились, отхлынули. Снова ударили, попали под французские пушки, залпы. И отступая, привели за собою дивизию Компана. Артиллеристы могли бы спастись бегством, но заслонили, сколь хватило сил, свои орудия и были заколоты. Не хочешь в плен – ступай к Господу Богу в кущи райские!

Братья Муравьевы оставались при генерале-квартирмейстере Вистицком. Французы обстреливали русские позиции, но брали высоко. Ядра летели над головами штаба. Кутузов словно бы и не замечал, что под огнем.

Сказал генералам:

– Нам надобно переупрямить императора. Непременно переупрямить.

Кто-то из молодых офицеров разразился бранной тирадою:

– Император, но кого? Самозванец-коротышка! Карлик – без шеи, без Бога…

– Молодой человек! – До сих пор в армии не знали, что у Кутузова столь сильный, внятный голос. – Кто дал тебе право издеваться над одним из величайших людей? Уничтожь в себе неуместную брань. Гордыня – сомнительное украшение офицера.

А колонновожатые делали свое дело.

Перовский 2-й привез Московскому ополчению приказ приблизиться к Утицкому холму. У Георгия Мейндорфа задача была оперативная: расставить цепью стрелков на дальнем краю левого фланга. Стрелков нужно было взять в корпусе Тучкова 1-го, который медленно перемещался по тылам, имея ту же цель, что ополчение: загородить дорогу на Москву, а главное, подкрепить 2-ю армию.

Сумерки густели, и по всему горизонту запылали огни.

Армия Наполеона отдыхала на биваках.

А вот на редуте Шевардина снова заплескались смертоносные огни. Багратион повел в штыки 2-ю гренадерскую дивизию. Одесский полк первым был на редуте, батальон 61-го полка дивизии Компана был истреблен до единого солдата.

Французы поспешили ответить натиском, но уже и тьма была против них. Отступили.

В эти сумеречные часы Василий Перовский исполнял свое квартирмейстерское дело. Будучи при генерал-лейтенанте Маркове, вел колонны ополчения, указывая дорогу и место, где москвичам надлежало встать лагерем.

К себе в полк Василий возвращался часов около восьми. И встретил Георгия Мейндорфа.

Мейндорфа в телеге везли в лазарет. Телегу охраняли два кирасира.

– Егор! – подскакал к повозке Перовский.

Мейндорф через силу улыбнулся:

– В ляжку лягушатник ткнул.

– Да как же?!

– Я хотел проверить, что у нас за оврагом. На меня – трое: «Сдавайся!» И штык в бок. Саблю, слава богу, я на всякий случай заранее обнажил. Хватил по штыку, но другой успел пырнуть. Я с коня грохнулся и, видно, заорал от боли. Вот мои спасители… Малороссийского полка ребята. Заплутали в перелесках, когда гнали французов…

– Обидчики его благородия гнить остались! – сказал унтер-офицер.

– Изрубили! Всех троих! Французов было трое! – Мейндорф промокнул платком пот со лба. – Обоим дам деньги, какие есть… Надеюсь унтер-офицеру Георгия добыть. Если бы не он…

– Что могу сделать для тебя?! – Перовский чувствовал: трясет.

– Дай платок! Мой уже совсем мокрый.

На том и расстались.

Ночь полководцев и поэтов

Умолкло.

Кутузов смотрел на великолепие костров во всю ширь пространства: французы варили лошадей.

Костры пожарищам не родственники. Весело горит дерево, даря человеку пищу и тепло.

На Шевардинском редуте тьму разорвали плески орудийного огня. Французы ответили усталым ружейным треском.

И тишина немочи.

Михаил Илларионович подозвал обер-офицеров:

– Передайте Багратиону: пусть отходит. Шевардино дело свое исполнило.

Главнокомандующему подали лошадь.

Ехали теперь лицом к своей армия. Костры горели кучно и цепочкою, но великого вблизи не видно. Русские костры французов ужасали. Черный амфитеатр вздымался над их войском. Словно бы накатывала чудовищная волна, не фосфорицируя, как в море, но грозя обрушить на головы горячий живой огонь.

Звезд на небе не было, коль столько на грешной тверди.

И самое странное для французов, для итальянцев: ветер обжигал не огнем бесчисленных костров – холодом. Холодом русской осенней ночи.

Александр Муравьев был отправлен с поручениями, а Николай, Михаил, Глазов и Щербинин, вернувшись в Татарки, нашли свой овин занятым. Сюда свезли раненых на Шевардинском редуте, на Курганной высоте…

Сыскали крестьянский сенной сарай, двери да засовах. Пришлось лезть в оконце.

Кулак под голову – и здравствуй, завтра.

Молодые спали. Сна не было в доме главнокомандующего.