Царская карусель. Война с Кутузовым

Старые деревья величественны. Свет с неба, от ласковой ряби облачков, свет от Вилии – река скорее небесная, чем земная.

Рухнувшую галерею убрали, но паркет посреди лужайки был манящ и совершенно к месту.

Дамы расселись на легких стульях по кругу площадки. Глаза красавиц туманили мечты, предчувствие волшебного. Юные личики розовели от ожиданья, и облака, увидавши, как это мило, тоже порозовели.

Появились генералы, офицеры. Градус ожидания поднимался выше и выше.

Прапорщики-квартирьеры, как синички, замелькали среди гостей.

Братья Муравьевы в Большой бальный парад облачились первый раз в жизни: слепящие белизною штаны, чулки, башмаки. Зеленые мундиры от соседства с белизною, в удивительном природном освещении, казались изумрудными.

– Одного недостает! – состроив озабоченную мину, тяжко вздохнул 5-й.

Братья смотрели на Мишу, не понимая.

– Орденов, господа!

Николай засмеялся, но старший, Александр, не принял шутки:

– Всему свой срок!

– Ах, этот срок! – 5-й указал глазами на генералов. – Видите, что приложимо к орденам?

– Да что же?! – Теперь уже и Николай осерчал умничанью меньшого.

– Пузцо!

Как было не раскатиться дружным, притаенным, приличия ради, хохотом.

– Да где же государь?! – потерял терпенье Дурново.

И тут все увидели Александра.

В мундире Семеновского полка с небесно-голубыми отворотами, он вел под руку графиню Беннигсен, хозяйку Закрета.

– Такого женского великолепия не знали ни греки, ни римляне! – Муравьев 1-й почитал себя знатоком красоты.

– Обладателю сего сокровища под семьдесят, но его счастье выстраданное! – шепнул братьям всеведающий Дурново. – Леонтий Леонтьевич наследовал в юности огромное состояние. Увы! Вследствие чрезмерной страсти к прекрасному полу в 28 лет он уже был нищим. А где искать немцу кладезь рублей и славы? Угадали, господа! Определился в русскую службу, от природного ганноверского подданства, впрочем, не отказываясь. У нас это возможно.

Беннигсен даже рядом с императором выглядел неподступным монументом. Серые, ледяные и все-таки влекущие к себе глаза. Голова лошадиная, но породы отменной. Лоб – светоча! Стреловидный нос, пересекая лицо, нависал над тонкими, вроде бы и безжизненными губами, но – взмах ресницами, губы растягивает полуулыбка – сфинкс ожил, и всё пред ним ничтожно.

– Это мы – прапорщики! Немцы – сразу генералы! – Миша невинно помаргивал глазами.

Муравьев 1-й глянул на брата укоряюще:

– Леонтий Леонтьевич начал с премьер-майора. Отнюдь не в гвардии, а в самом что ни на есть провинциальном полку, а мушкетерском Вятском. Генеральский чин получил через двадцать лет. Кстати, от самого Суворова.

– Беннигсен – командующий в деле у Прейсиш-Эйлау! – Дурново вроде бы взял сторону Муравьева 1-го.

– И при Фриндланде! – тотчас напомнил Миша.

– Представляя Беннигсена к чину генерал-майора за пыл, отвагу и быстроту, Суворов посчитал непременным указать, что это предел для ганноверца, ибо сей муж не выявил более высокого призвания, необходимого для командующего армией! – В глазах Дурново вспыхнули искорки. – Александр Васильевич не учел, что Леонтий Леонтьевич на самом-то деле Левин Август Теофил. Немецкое рыцарство! В какие-нибудь полтора месяца после получения генерала Екатерина наградила ганноверца Георгием 3-й степени, Владимиром 2-й, золотой, в бриллиантах, шпагой «За храбрость» и впридачу пожаловала 1080 душ в Минской губернии.

– Под Прейсиш-Эйлау Беннигсен победил Наполеона, стало быть, императрица была прозорливее Суворова. – Александру Муравьеву нравился генерал.

– Победил, положивши двадцать тысяч русских солдат, – прибавил младший братец.

– В Тильзите, – тонко улыбнулся Дурново, – Наполеон воздал должное графу Беннигсену: «Вы были злы под Эйлау, – сказал он. – Я всегда любовался вашим дарованием, еще более вашею осторожностью».

– Осторожность – не худшее качество для генерала! – Было видно, Муравьев 1-й уже сердится. – Уберечь от неоправданной смерти одного солдата – дело Божеское, а если роту, полк, армию?!

– И все-таки граф более всего похож на байроновского командора! – Миша был серьезен.

– Кто же дон Жуан? – громко спросил средний, Николай, и прикусил язык.

Император Александр, оставивши хозяев дворца, шел по кругу, приветствуя дам, не позволяя им подниматься с места.

Официанты обносили гостей бокалами с прохладительными напитками.

– Нам всем надо радоваться, что от взглядов человека не убывает! – не унимался Муравьев 5-й.

– Дорогой братец! – Александр до боли сдавил локоть говоруну.

– Нет, ты посмотри, как все эти ясновельможные пани пожирают очами предмет своего обожания!

– Самки! – согласился с младшим прямодушный Николай. – Они же все ненавидят русское до скрежета зубов и – без памяти от императора русских.

Возле Беннигсена пошло какое-то движение, и у Дурново в глазах снова запрыгали искорки:

– Мозги русской армии! – К Беннигсену подошли, жали ему руку Нессельроде, Анстед, Фуль, Анфельд и… – Кто этот партикулярный?

Дурново исчез и появился:

– Граф Огиньский прибыл из Петербурга. Видимо, весьма надобен императору.

– Ну, разумеется! – многозначительно сдвинул брови Муравьев 1-й.