Царская карусель. Война с Кутузовым

«Из давнего времени примечали мы неприязненные против России поступки Французского императора, но всегда кроткими и миролюбивыми способами надеялись отклонить оные…»

Перечитал. Государь выглядит за сими словами благородно. Есть и горчинка… Разве что мягко по отношению к столь коварному врагу, напавшему без объявления войны?

Наливаясь энергией, закончил приказ армиям молодецки:

«Не нужно мне напоминать вождям, полководцам и воинам нашим о их долге и храбрости. В них издревле течет громкая победами кровь Славян. Воины! Вы защищаете Веру, Отечество, свободу. Я с вами».

Перо зависло в воздухе и, забывши окунуться в чернила, приписало: «На зачинающего Бог».

Буквы бледные, но слова зияли.

Александр Семенович выпростался из стула, пал на колени перед иконою.

– Господи, благодарю!

Рескрипт Председателю Госсовета, Председателю Совета Министров, фельдмаршалу Николаю Ивановичу Салтыкову в Петербург написал, не отрывая пера от бумаги.

Но здесь тоже нужна была концовка, разящая воображение. В памяти встала картина учения войск, устроенная Александром Нарбонну – глазам и ушам Наполеона.

Перо написало:

«Я не положу оружия, доколе ни единого неприятельского воина не останется в царстве Моем».

Держа листы в обеих руках – пусть чернила просохнут – поспешил к царю.

Государь все писал и писал, и, должно быть, сердитое. Поднял голову на вошедшего.

– Я прочитаю? – спросил Александр Семенович и, не дожидаясь разрешения, огласил обе бумаги.

Император показал глазами на стол, ему, должно быть, не хотелось слышать своего голоса. Подписал, не перечитывая, приказ и рескрипт.

Так началась война для адмирала Шишкова и для всей необъятной Россия.

Через два ли часа, через три – летом ночи короткие – Александра Семеновича снова позвали к царю.

Та же выправка, безупречность в мундире, в лице. Протянул бумагу:

– Скажите ваше мнение.

Бросилось в глаза число: «Вильно. 25 июня 1812 г.». – Александр пометил письмо по европейскому стилю.

– Читать вслух?

– Да, вслух. Впрочем… Впрочем…

Александр Семенович помешкал, но прочитал послание про себя.

«Государь брат мой! Вчера дошло до меня, что, несмотря на честность, с которой наблюдал я мои обязательства в отношении к Вашему Императорскому Величеству, войска Ваши перешли русские границы, и только лишь теперь получил из Петербурга ноту, которою граф Лористон извещает меня по поводу сего вторжения, что Ваше Величество считает себя в неприязненных отношениях со мною с того времени, как князь Куракин потребовал свои паспорты… Он не имел на то от меня повеления… и как только я узнал о сем, то немедленно выразил мое неудовольствие князю Куракину, повелев ему исполнять по-прежнему порученные ему обязанности. Ежели Ваше Величество не расположены проливать кровь наших подданных из-за подобного недоразумения и ежели Вы согласны вывести свои войска из русских владений, то я оставлю без внимания все происшедшее, и соглашение между нами будет возможно. В противном случае я буду принужден отражать нападение, которое ничем не было возбуждено с моей стороны. Ваше Величество ещё имеете возможность избавить человечество от бедствий оной войны. Вашего Величества добрый брат Александр».

– Письмо Вашего Величества – сама кротость и детская безупречная чистота! – сказал, не лукавя, Александр Семенович. – Однако ж, думаю, письмо приведет в ярость совершившего бесчестие.

Александр кивнул головою.

– Рад, что вы сие почувствовали. Почувствует и он. Я пошлю к нему Балашова. Балашову надобно придать умного офицера. Пусть выяснит, с каким настроением вершат нашествие те, кто исполняют приказы бесчестия.

– Настроение неприятеля зависеть будет от оказанного ему приема.

Александр снова кивнул, но губы у него вытянулись в тугие струны:

– Армия Барклая де Толли отходит ввиду численного превосходства противника. Необходимо соединиться со 2-й армией, но мы не знаем, где Багратион, что у него.

Александр Семенович поклонился, отступил к двери.

– Приготовьтесь к отъезду, адмирал! Наступают весьма быстро. Местопребывание моей квартиры – Свенцияны.

Слёзы неба

На улице не то что быть, на нее смотреть холодно. Александр Семенович остаток ночи досыпал, не раздеваясь… И пожалуйста! Час, явно, поздний, на дворе война, и никому, кажется, не нужен.

Только подумал о ненужности, и вот он, мальчик-фельдегерь, Муравьев 5-й. Не на сражение позвали, на обед у государя.

В голове не укладывалось: бал, карты, полуночные рескрипты…

– Приснилось, что ли?

Александр выглядел счастливцем. Легок, весел. За столом цвет русской государственности. Великий князь Константин, канцлер Румянцев, ближайшие, приятнейшие императору люди: Аракчеев, Кочубей, Винцегероде, Амфельд, Фуль, граф Петр Толстой, принц Ольденбургский, граф Ожеровский, граф Огиньский, граф Беннигсен с супругою, первые красавицы Литвы.

Александр Семенович сидел озираючись: как же так? Или Наполеон с пятьюстами тысяч великих воинов разбит у Немана? Это при том, что Неман, ради демонстрации мирных устремлений Александра, не защищен?