Царская карусель. Война с Кутузовым

– Ваше Величество, в бумаге Нессельроде то же, что у Фуля. Логика сего документа достойна изумления. – Процитировал на память: – «К концу апреля во Франции была проведена мобилизация и все силы французов были стянуты к границам России. И все же вторжение началось только 12 июня. Не позволительно будет предположить, что предпринятые нами меры вызвали опасения у врага».

Но в чем они, сии меры? В том, что беспрепятственно впустили зверя в нашу землю? В том, что бежим от него, предоставив возможность разделить два наших войска? Или меры эти – в сдаче городов, селений, в том, что нас гонят, а гонители собирают в захваченных областях припасы, вооружают людей и выставляют против нас? В этом прекрасные меры?

Наполеон для Фуля величайший полководец всех времен и народов. Это действительно так, если судить по Германии и Пруссии, а вот ежели вспомнить Испанию, то гений войны устлал ее костьми своих солдат, а сам даже не смеет туда показаться.

В бумаге перечисляются корпуса, перешедшие Неман у Ковно, Юрбурга, Олиты, Мережа. Но, читая это, всяк русский человек спросит, что же смотрели войска нашего императора? Генерал Фуль пишет: «Как только Его Величеству доложили о передвижении французских, войск, он отдал приказ о соединении армий».

И коли сие именно так, нам обязательно скажут: почему так поздно? Если бы армии были соединены, может, у неприятеля смелости бы поубавилось переправляться через столь широкую реку.

Александр молчал.

– Простите, Ваше Величество. – Шишков поклонился. – Я – горячусь. Бумага немцев написана не с таким достоинством, с каким ей должно быть.

– Мы переезжаем, – сказал Александр. – Подготовьтесь к переезду. – Под утро Балашов воротился. Отсыпается.

Смурные чувства

Главная квартира разместилась в Бельмонте.

Шишков, Аракчеев, принц Петр Ольденбургский, начальник штаба генерал-адъютант маркиз Паулуччи, поутру сменивший на сим посту генерал-лейтенанта Лаврова, были позваны к императору послушать Балашова о его встрече с Наполеоном.

Александр Дмитриевич с глазу на глаз с государем уже говорил. Теперь собраны были самые ближние люди, облеченные высшим доверием.

– Встречали нас с Орловым по-французски. – Балашов сказал это без улыбки, жестко. – Мой трубач трижды просигналил. Офицер, встретивший нас, послал адъютанта за приказаниями. Час томлений. Наконец приказ был получен. Нам завязали глаза и доставили в штаб маршала Даву. К маршалу допустили одного меня. Я сказал ему, что имею приказ вручить письмо Его Величества в собственные руки императора Франции. Даву отвечал, что не знает, где находится Наполеон. Четыре дня держали нас в неведении, то ли унижая, то ли показывая, сколь недоступен их вождь. Мне пришлось требовать разъяснений, не считает ли нас маршал пленниками, но ответ был вполне благожелательный, по крайней мере, искренний. «Генерал! – сказал мне Даву. – Я человек военный, и посему парламентер для меня особа священная. Видимо, адъютант мой не может нагнать Его Величество. Император объезжает корпуса, расположенные на большом пространстве». Пришлось смириться. На четвертые сутки посланец маршала вернулся и нас препроводили в Вильно. Наполеон принял меня, случайно или же с особым смыслом, в той самой комнате, где Его Величество, – Балашов поклонился Александру, – вручил мне письмо, кое Наполеон прочитал в моем присутствии и сказал: «Англичане повинны в ссоре двух государей, правящих величайшими империями этого мира».

И пустился в поучающие рассуждения. Сказано было:

– Я удивляюсь! Ваш император сам находится при армии. Он природный государь, ему должно царствовать, а не воевать. Война – это мое дело. Я солдат. Письмо вашего государя меня тронуло, но я не могу согласиться с доводами, содержащимися в сем послании. Что я занял – считаю своим. Вам мудрено защитить вашу границу, столь пространную, таким малым числом войск.

– Мне, Ваше Величество, – Балашов снова склонил голову перед Александром, – приходилось только глазами водить. Наполеон произносил свои поучения, расхаживая по комнате взад-вперед. Потом вдруг как бы остолбенел. Минуты, думаю, на две, на три. И не мне, себе сказал:

– Увидим, чем всё это кончится.

Я был приглашен отобедать. За столом были Наполеон и его герцоги-маршалы: Бертье, Дюрок, Бесиер, Коленкур.

– Генерал, – сказал мне император, указывая на сидящих с ним, – не подумайте, что сии господа хоть что-либо значат сами по себе. Все они – исполнители моих, приказаний. И только.

Я удивился, но маршалы ничем не выказали несогласия с их повелителем. Все молчали. Говорил один Наполеон. Он вдруг спросил меня:

– Вы были, кажется, начальником московской полиции? – И, не давши ответить, набросился с вопросами на Коленкура: – Вы знаете Москву? Большая деревня, застроенная сплошь церквями? К чему столько? Зачем они? В нашем веке люди растеряли набожность.

Тут-то мне и удалось наконец вставить словечко:

– Я не знаю, Ваше Величество, набожных людей во Франции, но в Гишпании и в России много набожных. Пожалуй, что и большинство.