Царство и Слава. К теологической генеалогии экономики и управления

И – в умалчиваемой, но очевидной полемической отсылке к Петерсону – Канторович отвергает тот факт, что признание таковой легитимности исходит от народа:

Нельзя смешивать воедино «народ» и «Христа». Лауды выражают признание государя со стороны видимой и невидимой Церкви, и потому они не могут быть приравнены к «народной аккламации» и тем более к «одобрению со стороны народа». […] Впрочем, лауды исполнялись служителями церкви, а не народом. [Ibid. P. 82.]

В этом ограничении юридического значения laudes существует, однако, важное исключение – коронация Карла Великого в Риме. В описании этой церемонии Канторович как нельзя ближе – насколько это возможно в его случае – подходит к созданию настоящей теории конституционально-правового значения аккламаций.

Речь идет о событии, во всех смыслах исключительном: то же самое можно сказать о его церемониальной стороне. […] Несмотря на неточность сохранившихся сведений, складывается впечатление, что речь идет о двух различных аккламациях: первая исходила от народа, а вторая – от Церкви. Вопрос в том, чтобы на основе двух основных источников установить, возможно ли разграничить, с одной стороны, аккламации «римских верующих», которые возгласили, когда понтифик возложил корону на голову Карла Великого, «Karolo piissimo Augusto a Deo coronato magno et pacifico imperatori vita et victoria»[221], а с другой – собственно само хвалебное песнопение, исполнением которого духовенство утвердило аккламацию […]

7.12. Ставкой в игре в интерпретации Канторовичем laudes regiae выступает политическая теология. Она объединяет книгу 1946 года и работу 1957 года «Два тела короля», согласно подзаголовку являющую собой «очерк политической теологии Средневековья». Если во втором случае речь шла о том, чтобы через историю идеи мистического тела короля проследить становление подлинного «мифа Государства», то здесь главной задачей оказывается попытка выявить через историю аккламации, в которой литургические и светские элементы были неразрывно переплетены друг с другом, истоки имперской идеологии.

В соответствии с этими предпосылками перевешивает анализ политико-теологического значения laudes в ущерб анализу их собственно юридического значения. Это особенно видно в заключительной главе книги, посвященной «воспеванию современной эпохи». Между XIII и XVI веками использование лауд в литургии и в церемониях коронации начинает повсюду сходить на нет. Но они неожиданно возрождаются в 20-х годах XX века, реабилитированные теологами и музыковедами как раз в тот момент, когда «в силу иронии, которую так любит история» (Kantorowicz 2. P. 184), европейскую политическую сцену захлестнула волна тоталитарных режимов. Они сыграли важную роль в момент пересечения путей Пия XI, избранного понтификом в феврале 1922 года, и Бенито Муссолини, который приходит к власти в октябре того же года. «На вызов со стороны фашизма папа, все же не прерывая отношений, отвечает введением в 1925-м, в конце Святого года[222], нового праздника – „Христа Царя“. На торжественной мессе по случаю этого праздника исполнялось Christi vincit… regnat… imperat – песнопение, которое возродилось из небытия в новой версии и тут же обрело популярность. Начиная с этого момента, подчиняясь логике непрерывного скольжения между священным и мирским, характеризующего историю аккламации, хвалебное песнопение перешло от верующих к воинствующим фашистам, которые, помимо прочего, использовали его в период гражданской войны в Испании. Еще раньше, в 1929-м, министр образования фашистской Италии включил laudes regiae в официальный сборник „патриотических песен“, в котором аккламация vita исходного текста принимала форму „Regi nostro Victorio Dei gratia feliciter regnante pax, vita et salus perpetua; Duci Benito Mussolini italicae gentis gloriae pax, vita et salus perpetua“»[223].