Царство и Слава. К теологической генеалогии экономики и управления

8.3. Семьдесят толковников переводят kabod словом doxa, и таким образом этот греческий термин (который в Вульгате будет означать славу) становится техническим выражением славы в Новом Завете. Но, как всегда бывает с переводами, в данном переходе библейский kabod претерпевает глубинную трансформацию. То, что изначально было внешним по отношению к Богу элементом, означая его присутствие, теперь, в соответствии с новым теологическим контекстом, становится выражением внутренних отношений тринитарной экономики. Это означает, что между oikonomia и doxa существует структурная связь и что невозможно постичь экономическую теологию, не учитывая при этом данное отношение. Точно так же, как христианская теология динамически трансформировала библейский монотеизм, диалектически противопоставляя внутри себя единство сущности и онтологии (theologia) множественности личностей и действий (oikonomia), так и doxa theou теперь обусловливает процесс взаимного прославления между Отцом и Сыном (и, в более общем плане, между тремя личностями). Тринитарная экономика в своей сущности и есть экономика славы.

Пожалуй, нигде эта экономика славы не обнаруживает себя с такой очевидностью, как в Евангелии от Иоанна. Ее лейтмотив прослеживается от начала до конца всего текста – как, впрочем, хоть и в совершенно иной тональности, он будет звучать в Посланиях Павла, – и достигает пика пронзительности в молитве Иисуса перед арестом: «Отче! Пришел час, прославь [doxason] Сына Твоего, да и Сын Твой прославит [doxasēi] Тебя. […] Я прославил Тебя на земле, совершил дело, которое Ты поручил Мне исполнить. И ныне прославь Меня Ты, Отче, у Тебя Самого славою, которую Я имел у Тебя прежде бытия мира» (17:1–5). Незадолго до этого, в момент предсказания предательства эта же тема звучит в словах Иисуса, обращенных к ученикам, разделяющим с ним трапезу: «ныне прославился [edoxasthē] Сын человеческий, и Бог прославился в Нем [edoxasthē]. Если Бог прославился в Нем, то и Бог прославит Его в Себе» [13:31–32].

Впечатляет сугубо циркулярный характер разворачиваемой в этих отрывках экономики. Дело, которое Иисус исполнил на земле – экономика спасения, – в действительности есть прославление отца, то есть экономика славы. Но она ровно в той же мере является и прославлением сына со стороны отца. Этот доксологический круг не только характеризуется настойчивым повторением форм одного и того же глагола, но, по всей видимости, он полностью замыкается в представлении о том, что слава предшествует самому сотворению мира и потому изначально обусловливает тринитарное отношение («прославь Меня Ты, Отче, у Тебя Самого славою, которую Я имел у Тебя прежде бытия мира»). В еврейском мессианстве имя (chem, понятие, имеющее глубинную связь с идеей славы) – одна из пяти (или семи) вещей, сотворенных прежде мира; но Иоанн, обращаясь к этому еврейскому мотиву, делает из него доксологическое ядро внутрибожественного отношения. И если экономика спасения, порученная сыну, достигает своего свершения во времени, экономика славы не имеет ни начала, ни конца.

И все же экономика славы по Иоанну включает в себя также людей. Подразумевая тех, кому было открыто имя (то есть слава) отца, Иисус добавляет: «И все мое твое, и твое мое; и я прославился [dedoxasmai] в них» (17:10), и тут же уточняет: «Я дал им славу» (17:22). Тринитарной экономики славы в точности соответствует взаимное прославление людей и Бога.

ℵ В греческом Гомера семантической сфере славы соответствует не термин doxa, а термин kleos. Этимологически связанный со сферой слова и «того, что воспринимается слухом» (klyō), kleos не только не является свойством богов, но есть результат деятельности особой категории людей – поэтов. Они, разумеется, нуждаются в содействии божественных существ, Муз, которые побуждают их «воспевать kleos людей» (Гомер, Одиссея, 8, 73); но слава, которой они наделяют и которая может «вознестись до небес» (Там же. 74), является их исключительной и ревностно охраняемой ими прерогативой. Именно поэтому речь идет не столько о знании, сколько о чем-то таком, что полностью исчерпывает себя в сфере слова. «Мы, поэты, – говорит Гомер, – ничего не знаем: kleos единый мы слышим» (Ил. 2, 486).