Царство и Слава. К теологической генеалогии экономики и управления

Лессиус без особых раздумий приносит в жертву логической связности этого тщеславного Бога саму идею любви Бога к творениям. Коль скоро всякое творение «словно ничто перед Его лицом» и коль скоро «слава Господа превыше всякой пользы творений», Бог в его действиях «неизбежно должен ставить себе целью собственную славу, а не совершенство творений» (Р. 538). Именно эту внешнюю славу, как свидетельствует Ис. 48:11 («Славы Моей не дам иному»), Господь ревностно оберегает; и именно эту славу человек должен поставить во главу всех своих действий (Р. 539).

Без предварительного понимания этой теории славы сложно целостно понять посттридентскую политику Церкви, рвение миссионерских орденов и грандиозно развернувшуюся деятельность ad mariorem Dei Gloriam Общества Христа и вместе с тем его дурную славу. Опять же, в пространстве славы Церковь и мирская власть надолго ступают на порог неопределенности, в котором сложно выделить взаимовлияния и понятийные переходы из одной сферы в другую. В то время как суверенное территориальное государство готовится принять форму «управления людьми», Церковь, откладывая в сторону эсхатологические тревоги, все больше отождествляет свою миссию с планетарным управлением душами не столько ради их спасения, сколько во имя «вящей славы Божией». Отсюда возмущение католического философа XX века перед лицом этого Бога, воплощающего собой чистый эгоизм, – своего рода «вечного Цезаря», который использует людей лишь «как инструмент, чтобы доказать самому себе свою славу и могущество».

ℵ Лишь на фоне теории славы в эпоху барокко можно понять, каким образом столь трезвомыслящие умы, как Мальбранш и Лейбниц, могли помыслить божественную славу в терминах упоения собственным совершенством. Мальбранш называет славой «любовь, которую Бог испытывает к самому себе», и, доводя до предела принцип, согласно которому Бог действует лишь во имя собственной славы, он отрицает, что причины воплощения следует искать лишь в стремлении избавить человечество от греха. Посредством воплощения в Слове Бог обретает «бесконечный блеск» славы: «вот почему я отвергаю идею о том, что грех был единственной причиной воплощения Сына Божьего» (Malebranche 1, 9, par. 5. P. 831).

Не менее малоприглядна идея славы, которую вслед за Бейлем Лейбниц приписывает Богу в своей «Теодицее»:

Бог, по словам [Бейля], «есть существо вечное и необходимое, бесконечно доброе, мудрое и могущественное; оно от всей вечности обладает славой и блаженством, которые не могут быть ни приумножены, ни приуменьшены». Это утверждение Бейля в одинаковой степени философское и теологическое. Смысл слов о том, что Бог обладает славой, когда он один, зависит от значения, в котором используется этот термин. Можно, подобно некоторым, говорить о том, что слава есть удовлетворение, которое обретается в познании собственных совершенств, и в данном смысле Бог обладает ею от всех времен; но если под славой имеется в виду, что ее познают другие, то можно сказать, что Бог обретает ее лишь тогда, когда он дает себя познавать разумным творениям, хотя при этом Бог не обретает нового блага: ибо скорее творения выгадывают, когда они должным образом разумеют славу Божию. [Leibniz, 2, 109. P. 171]