Царство и священство

Пожалуй, наиболее ярко и спасительно для Церкви (в данном случае ветхозаветной) участие государства, хотя и иноверческого, в ее судьбе проявилось в правление Персидского царя Артаксеркса I (465–424 до Р.Х.), когда первосвященник Ездра с кругом близких ему людей задумал восстановить Иерусалим, его стены и, главное, самого иудейского общества, Израиль. Тогда по его инициативе Персидский царь своим законом утвердил Закон Моисея, сделал его обязательным «царским законом» для евреев (2 Ездр. 8: 23, 24). Это имело чрезвычайно широкие последствия. Впервые за много лет Израиль «нашел новую, узаконенную государством форму подлежащей особому божественному закону общности, для которой этот закон стал обязательным, но которая в то же время имела признанное государством право претендовать на то, чтобы она управлялась в соответствии с этим законом»[337].

Посмел бы Ездра пойти на этот шаг, если бы он, на пример современных исследователей, смотрел на государство только как на орудие удовлетворения материальных потребностей и отрицал за ним божественный источник власти? Вопрос, думается, риторический.

Еще более наглядно единство источника власти для обоих союзов проявляется в тех случаях, когда государство стремится стать Церковью, и ее задачи признаются верховной властью приоритетными. В этом случае верховная власть становится не только государственной, но и церковной и напрямую участвует не только в формировании канонического права, но и святая святых Церкви – ее догматического учения.

Но если власть не признает себя властью от Бога, от Христа, когда она утрачивает сакральные черты божественного института, тогда, разумеется, ее участие в вопросах вероучения незаконно, поскольку такая власть в Церкви не состоит. Она является внешней и враждебной для нее силой, хотя и по-прежнему необходимой. История наглядно демонстрирует нам, что без власти, без государства никакое общество существовать не может; это в полной мере касается и Церкви. Она способна выжить даже во враждебном государстве, но не может существовать в государстве распавшемся. Даже враждебное государство дает ей необходимую поддержку; упадок государства влечет за собой ее падение, «потому что главным образом из государства почерпает она силы для своей универсальной организации»[338].

Демонизируя государство, приписывая ему черты и свойства самого негативного характера, идеологи этой доктрины забывают, что у каждого Божьего творения есть свои высшие и низшие пределы (даже у земной Церкви), который они перейти не могут. В идеале все общество стремится стать Церковью. Даже в самом ужасном сценарии развития событий, борясь с Христом и Его Церковью, государство не перестает быть детищем Бога и организовывать быт и жизнь своих граждан хотя бы по неверно понятой, но идее справедливости. Перейдя последнюю черту, перестав выполнять свои функции, государство просто саморазрушается, наступает хаос, когда структурированного общества уже просто нет. За ним (или вместе с ним) уничтожается семья, нации, остальные устойчивые социальные группы; наступает торжество анархии.

Иногда полагают, что сегодня государство, как институт преходящий, исторически обусловленный, утрачивает свои вековые позиции сильнейшего властного союза. И действительно, как кажется, внешние предпосылки для этого существуют. Достаточно посмотреть, как семимильными шагами в современной науке и общественном сознании навязывается альтернатива государству в виде конфедерации общественных международных формирований, как шельмуется институт государственной власти и власти как явления в целом. Иными словами, как сегодня делается все для разрушения социального тела и ликвидации всех тех природных скреп, которыми оно держится и существует. Однако государство будет существовать до тех пор, пока существует человек.

История человеческой цивилизации неопровержимо свидетельствует о том, что всякое общество стремится именно к государственному бытию, желает избавиться от состояния анархии, в котором теряется духовная составляющая самого человека, утрачивается понимание иерархичности мира, высшей справедливости, правопорядка. Для человека сохранение государственного бытия – способ его самосохранения.