Царство и священство

Конечно, нам известны государства атеистические, когда не только власти предержащие, но и вся масса граждан политического союза ставит перед собой цель борьбу с Богом, результатом которой становятся гонения на Церковь. Но этот «первородный грех» земных властей случается всякий раз, когда они, подобно первым людям, хотят быть «как боги», когда природа власти и самого государства искажается. Отделяясь от Бога, власть начинает искать опору в самой себе, но не находя ее там, борется за себя, подчиняя общество себе[329].

Примеры эти хотя и трагично-ярки, но относительно редки и нехарактерны для человеческой цивилизации. За их исключением, остальное время приходится на период теократической государственности. Мы неизменно обнаруживаем стремление людей и властей подчинить государство и самих себя некой высшей нравственной идее даже в те времена, когда Церковь Христова еще не существовала.

Патриархальный период человечества (до времени Исхода) характерен, по словам А.П. Лопухина (1852–1904), близким и непосредственным общением их с Богом и управлением народов на основании непосредственно сообщаемых Господом нравственных правил, которые уже признавались всеми, хотя еще не были сведены в формальное законодательство. «Это был опыт нравственного отеческого управления в его лучшей и простейшей форме». Даже забывшие истинного Бога египтяне, потомки Хама, стремились строить свою жизнь по Божьим заповедям и сверять свою волю с Божественным замыслом. Не случайно при дворцах всех древнейших царей числилось великое множество всевозможных волхвов и жрецов, в обязанности которых входило правильно истолковать Божью волю своему правителю, дабы тот был во всем ей послушен. Отсюда такое внимательное отношение к сновидениям и желание разгадать наиболее точно их смысл[330].

Но наиболее ярко идея теократии проявилась в Израиле, этом Богом созданном государстве, религиозный культ которого единственно в мире ориентировался на истинного Бога. Ветхозаветная Церковь, как прообраз Церкви Христовой, также не предполагала какого-либо разделения «народа Божьего» на церковную общину и государство. Евреи могли впадать и действительно часто впадали в язычество и ересь, отпадали от Иеговы, но от того не переставали быть «народом святым».

Именно в древнем Израиле открылось, что хотя высшей целью государства является не только создание гражданам максимально благоприятных внешних условий жизни и обеспечение их свободы, а, главное, условий для духовного совершенствования человека в Боге, для его спасения. Власть получает свое происхождение от власти Бога, но это не «ярлык на княжение» и не привилегия, а бремя высокой ответственности утверждения в природном хаосе Божественного порядка[331]. Разумеется, без государства эта задача невыполнима. Это понимание пришло позже, после разделения Израиля на два царства, а потом и гибели его как суверенного государства. С тех пор мечта евреев о своем государстве, как безусловной основы возрождения духовного Израиля никогда не угасала в их сознании.

Поэтому совершенно верен вывод, что Церковь не изменяет своему характеру, когда входит в тесный союз с государством и, «сообщая ему свое освящение и благотворное действие сил духовных, приемлет и от него многие блага, облегчающие и распространяющие ее деятельность в спасении человеков. Она получает все средства устроять то тихое безмолвное житие чад своих во всяком благочестии и чистоте, которого желал еще апостол»[332]. В свою очередь, для власти исполнение Божьего Закона является единственным способом реализации собственного предназначения. Поскольку «все достоинство власти проистекает из ее принадлежности к сфере нравственного порядка, который берет основание в Боге: Бог его начало и окончательная цель»[333].

Теократия, приводящая к неслиянному и нераздельному единству Церкви и государства, по своей природе является отображением света двух природ Господа нашего Иисуса Христа, чудесным и сверхъестественным образом сочетавшихся в Нем. Соединяя земное и небесное, божественное и человеческое, она является наиболее естественной формой их взаимного сосуществования.

III

Как легко убедиться, деятельность церковной власти затрагивает не только отношения внутри Церкви, но вне ее. Веления органов церковной власти касаются в первую очередь ее членов, однако они прямо или косвенно задевают и тех, кто в Церкви не состоит. Ведь никто не осмелится предположить того идеального состояния, когда весь мир станет Церковью, а все остальные общественные союзы растворятся в ней. Поскольку же этого желанного состояния в земных условиях ожидать едва ли возможно, то рядом с «обществом верных», «народом святым» будут существовать иные люди, к Церкви никакого отношения не имеющие. И обеспечение прав Церкви возможно только при востребовании ею идеи права[334].