Царство и священство

Эта практика допускалась не только на Востоке, но и на Западе, где Римские епископы не спешили признать за государственной властью нечто подобное. Император Оттон I Великий (962–973), абсолютно убежденный в том, что «приумножение почитание Господа есть ручательство благополучия и прочности нашей королевской и императорской державы», находивший оправдание своей власти единственно в трудах о спасении душ подданных, предпринимал серьезные меры по христианизации восточных славян. С этой целью он наметил ряд преобразований в церковно-административном устройстве Западной церкви и получил широкую поддержку со стороны Римских пап. И в 962 г. папа Иоанн XII (955–963) издал грамоту, в которой не только превозносил труды императора в обращении вчерашних язычников к истинной вере, но и предоставил тому право самостоятельно учреждать епископии там, где это покажется ему необходимым[346]. Разумеется, это далеко не единственный прецедент.

IV

Следует сказать, что опасения некоторых исследователей, будто при столь тесном содружестве Церкви и государства неизбежны посягательства верховной власти на сферу догматики и вероучения, совершенно оправданны и неизбежны. Но оценить подобную деятельность властей следует не отрицательно, как нам предлагают, а положительно, отдавая себе отчет в том, что такая практика вообще присуща государству.

Как показывает история, верховная власть всегда прямо или косвенно регулировала вопросы религии, а иногда вообще принимала на себя функции священнослужения. Более того, сама политическая власть возникала как естественное следствие священнического достоинства ее носителей. «Не сила установила начальников или царей в древних гражданских общинах; религия создала царя подобно тому, как она создала семейного главу в доме»[347]. Первейшей обязанностью царя всегда было свершение религиозных церемоний. И как верховный жрец, царь был блюстителем нравственности в государстве. Некогда царь одного из греческих полисов запятнал свои руки убийством и более не мог быть носителем верховной власти, поскольку ему уже не позволялось совершать жертвоприношения. Перестав быть жрецом, он не мог быть и царем[348].

Житель Тибета видел в своем владыке живого Будду, которому следует молиться. Для индийцев покушение на священническое достоинство владык составляло тягчайший грех и преступление. В Египте также существовал культ фараона, которому египтяне подчинялись осознанно, осмысленно и благоговейно, проникнутые высокой верой в священное достоинство его власти[349].

Не стала исключением и Римская империя. Связь царя с религией выражалась сразу в трех формах: руководство сакральной сферой, исполнение определенных религиозных ритуалов и осуществление жреческих функций. После же изгнания царей и провозглашения республики установление надлежащих отношений с богами (paxdeorum) стало важнейшей задачей сената и консулов. В частности, непосредственно перед вступлением в должность вновь избранные консулы должны были позаботиться об искуплении продигий (знаков божественного гнева), накопившихся за минувший год. После некоторых консультаций со жрецами сенат определял дату мероприятия, и консулы приносили жертвы богам. Самые незначительные религиозные вопросы в порядке рассмотрения дел неизменно имели преимущества перед самыми важными светскими делами[350].

Связь государства с религией носила настолько неразрывный, органичный характер, что уже с древних времен римское право отождествляло преступления против государственного имущества с правонарушениями против имущества, принадлежащего религиозным общинам. И очень быстро оба вида преступного посягательства (казнокрадство, растрата и святотатство) стали регулироваться одним законом – lex Iulia peculatus. Особенность святотатства заключалась в том, что, по мнению законодателя, покушение на священное имущество вызывало гнев богов, а потому рассматривалось как отягчающее обстоятельство[351].

С этим обстоятельством связаны, как правило, и гонения на ранние христианские общины, причем содержательные мотивы (оценка религии) играли последнюю роль. А главная проблема заключалась в том, что христианство, отвергая государственную религию, посягало на высшее право Рима, поскольку только государство могло устанавливать и узаконивать религиозные культы. По одному тонкому сравнению, для властей Римской империи существование негосударственного культа было сродни тому, как если бы в наше время кто-то решил чеканить собственную монету. Культ и религию устанавливает государство, а не индивид. Таким образом, христиане автоматически заносились в разряд государственных преступников[352].