Царство и священство

Как известно, только во II в. при священномученике Игнатии Богоносце (память 29 января) мысль о том, что именно епископ является центром совершаемой Евхаристии, выходит на первый план. А вместе с ней и идея архиерея, управляющего церковной общиной. Разумеется, в немалой степени этому способствовал авторитет епископов-мучеников, как правило, первыми подвергавшихся наказаниям со стороны языческой римской власти за отказ отречься от Христа. Однако имели место и иные, вполне практические соображения. До определенного времени любая местная церковь представляла собой одно Евхаристическое собрание, но по мере увеличения числа членов общин по вполне понятным причинам служить одну Литургию одновременно стало просто невозможно. Община оставалась все еще единой, но Литургии совершались уже в разных местах, и, как результат, единственным лицом, которое могло гарантировать чистоту Евхаристии, становился епископ, выросший из старейших и наиболее уважаемых пресвитеров или мирян.

Нельзя забывать также о ересях и нестроениях, которые к тому времени уже начали свою атаку на Церковь. В этих условиях единство местной церковной общины могло быть сохранено лишь при условии, что право совершения Евхаристии признали исключительно за епископом. Отныне та община считалась Церковью, где Евхаристию совершал епископ или пресвитер, но с его согласия. Никакого сослужения епископу со стороны пресвитеров, как это происходит сегодня на Литургии, тогда еще просто не было. «Когда епископ совершал Евхаристический канон, пресвитеры хранили молчание»[387].

Заметим попутно, что современная церковная иерархия сложилась далеко не сразу. Диаконство, не менее древний церковный институт, чем пресвитерство, не раз пыталось доказать свое превосходство, рассматривая себя в качестве самой близкой к архиерейству степени посвящения. Своего рода первыми претендентами на епископство. Этот процесс казалось тем естественнее, что количество дьяконов традиционно было весьма ограниченным. В частности, в Риме при папе Корнилии (251–253) насчитывалось 46 пресвитеров, а дьяконов всего семь. Так же обстояли дела и в других христианских общинах. Более того, семеричное число дьяконов было утверждено 15-м каноном Неокесарийского собора (между 315–319 гг.), что подчеркивает важностью диаконского служения, и это правило действовало вплоть до Трулльского Собора (691 г.), 16-м каноном которого было отменено. Как помощники епископов, они часто занимали высокие церковно-административные должности, а потому нередко заблуждались относительно высоты собственного духовного статуса[388].

Иногда представители этого института даже претендовали на то, чтобы возвысится и над епископатом. Не случайно 18-й канон I Вселенского Собора (325 г.) содержит прямой запрет диаконам причащаться Святых Даров ранее епископов и преподавать Евхаристию пресвитерам. Но даже по прошествии длительного времени традиция занимать некоторые высокие административные должности в церковной иерархии исключительно лицами дьяконского чина сохранилась. И хартофилакс Константинопольского патриарха, восседавший на заседаниях столичного епископата выше митрополитов и архиереев, обычно назначался из диаконов.

Когда же это правило иногда нарушалось, восстанавливать нарушенные права хартофилаксов брались сами Византийские императоры, как это имело место при Алексее I Комнине (1081–1118): «Ныне мое царское величество узнало, что некоторые архиереи из соревнования пытаются умалить преимущества хартофилакса и доказывают, что он не должен садиться выше архиереев, когда им должно собираться для какого-нибудь дела, то моему царскому величеству показалось несносным, чтобы дело, одобрявшееся в течение столь длительного времени было отменено, как совершаемое по небрежению»[389].

Таким образом, только с течением лет (а отнюдь не изначально) архиерей действительно становится видимым символом единства церковной общины. Однако даже «создатель» епископата свщм. Игнатий Богоносец был далек от того, чтобы по аналогии с монархом в государстве придать епископу функции единоличного управляющего христианской общиной. Для него главным в общине было homonoia («согласие», «мир»), и этот мир мог быть устроен не просто первенствующим архиереем, но епископом, управляющим совместно с пресвитерами и диаконами. Епископ не приводит Церковь к согласию самостоятельно, и не служит Евхаристию единолично, но и то и другое делает совместно с пресвитериумом. Его принцип – согласное сотрудничество архипастыря с пресвитерами и диаконами, которые все вместе являются как бы разными органами единого церковного тела. «Дары различны, Дух один» (1 Кор. 12: 4).