Цена утопии. История российской модернизации

За первый период было подано 2633,5 тыс. прошений, а за второй – 3540,9 тыс., то есть на 34,5 % больше (несмотря на начавшуюся мировую войну), что само по себе снимает вопрос о «провале» реформы (диаграммы 9 и 10 в Приложении).

Это было связано с тем, что новый закон учел пятилетний опыт реформы и был куда лучше адаптирован к потребностям населения и конкретным ситуациям на местах.

Огромное значение имело получение комиссиями судебных функций по решению почти всех споров и претензий, которые возникали при землеустройстве между соседними владельцами и которые прежде практически были неразрешимы. Это резко расширило возможности комиссий и само пространство землеустройства, так как появилась возможность решать проблемы, которые годами стояли без движения.

Динамика землеустройства всегда конкретна и нередко прихотлива, однако оно было востребовано в разных частях страны с различными исторически сложившимися типами землепользования.

На ход землеустройства при прочих равных влияли юридические аспекты землевладения (однопланные селения, вненадельная чересполосность и т. д.), почвенные условия – чем они однообразнее (например, в степи), тем легче проходило землеустройство.

Третий важный фактор – размер земельного обеспечения. Чем оно выше, тем охотнее происходит переход к единоличному землевладению.

Огромное значение имел характер неземледельческих занятий населения и их доля в бюджете крестьян. Часто хорошие промысловые заработки лишали крестьян стимула к землеустройству – к чему лишние хлопоты?

Конечно, совокупное действие всех этих факторов общего характера во многом зависело от того, что Кофод называл «степенью умственного развития населения». Допустимо определить его и как уровень психологической готовности крестьян к изменению условий привычного образа жизни.

Кофод считал, что «высшее умственное развитие крестьян, облегчающее им понимание существа землеустроительных работ», действует в позитивном для реформы направлении, ибо «повсюду наблюдается, что пионеры землеустройства принадлежат к наиболее развитой части крестьян».

Стихийное расселение крестьян западных губерний лучше всего говорило о том, что в отдельных районах России крестьяне созрели для новой жизни. Здесь, как и повсюду, сила примера была основным инициирующим началом – все разверстания возникли под влиянием наглядных примеров соседних хуторских устройств, которые наглядно убеждали крестьян в полезности реформы.

В то же время в крестьянской среде не один год совершенно автономно от реформы вызревало стремление к новой жизни, к уходу не только от чересполосицы, но и от диктата общины. Воспоминания С. Т. Семенова показывают, как думающие крестьяне шаг за шагом приходили к этой идее.

В литературе справедливо подчеркивается важность народнохозяйственного фактора в развитии личного землеустройства.

Так, П. Н. Першин, определивший число образованных в 1906–1916 годах хуторов и отрубов в 1,6 млн, отмечал, что основная их часть приходилась на два обособленных района:

1) непосредственно примыкающий к старым районам хуторского расселения Латвии, Эстонии и Финляндии северо-западный (Петроградская, Псковская, Ковенская, Витебская, Смоленская и Могилевская губернии);

2) южные и юго-восточные губернии (Полтавская, Харьковская, Херсонская, Екатеринославская, Таврическая, Донская, Самарская, Самарская и Ставропольская).

Первый район – это территория с интенсивным полеводством и животноводством, на которые воздействуют близкие рынки сбыта.

Юг и Юго-Восток – районы экстенсивно-зернового и экстенсивно-скотоводческого хозяйства, тоже прямо ориентированные на рынки.

Все известные экономисты были тогда согласны в том, что большая вовлеченность в рынок, большая хозяйственная развитость крестьян перечисленных Першиным районов повышала их восприимчивость к выгодам индивидуального хозяйства.

Тем не менее порайонные (и, соответственно, погубернские) данные о землеустройстве, интерпретируемые только таким образом, на меня лично производят двойственное впечатление.

С одной стороны, это документальные свидетельства эпохи, итоговые характеристики фундаментальной реформы, та самая история, которая якобы не имеет сослагательного наклонения.

Но с другой – цифры скрывают проблемы, внятного понимания которых у нас пока нет. Да, они (цифры) могут и должны интерпретироваться в рамках, обозначенных Першиным и другими исследователями. Однако только ли эти объективные факторы объясняют количественные характеристики реформы?

Убежден, что нет, ибо неверно думать, будто все крестьяне априори имели равные возможности для землеустройства и что статистика – всегда верное зеркало этих возможностей. На ход преобразований, в том числе на статистику землеустройства, влияли и другие факторы, прежде всего – качественный состав персонала землеустроительных комиссий, не говоря о его численности.