Цена утопии. История российской модернизации

Когда у правительства нет идеологической зашоренности, когда оно открыто для экономических идей, у него больше возможностей вести эффективную политику. А если оно сковано идеологией – новым общественным настроением, например, – список имеющихся вариантов невелик.

Упомянутое настроение к Польше отношения не имело, поэтому там власть пошла по общеевропейскому пути. И выиграла.

Польский вариант был применим и в России, пожелай власть воздвигнуть институт частной крестьянской собственности на твердом основании. Нужно было, как и в Польше, зафиксировать в форме частного права те многообразные имущественные поземельные отношения, которые были налицо ко времени реформы.

А чем обернулась наделение землей?

Подрывом идеи, на которой можно было основать начало частной собственности. Ведь крестьянин получил в 1861 году надел не потому, что эту землю поколениями обихаживали его предки, а потому, что государство, которому были нужны его подати и повинности, выделило ему для этого земельную пайку.

Разница, кажется, невелика, но лишь на первый взгляд. Дело было не в размерах прирезок и отрезок (где-то помещики были очень даже щедры), а в том, что землю, которая должна была быть личной собственностью, сделали общим достоянием, которое по тем или иным основаниям подлежало переделу.

Предвижу возражение: в России начала 1860-х годов не было инфраструктуры, землемеров и т. д.

Это правда. Но не было и постановления Политбюро ЦК ВКП(б) о сроках коллективизации. И не было, условно говоря, Ганнибала у ворот. Впереди были десятилетия мирной жизни, за которые было вполне возможно поработать над инфраструктурой, создать сеть землемерных училищ, сделать профессию землемера престижной и т. д. Была бы добрая воля.

Строго говоря, можно было растянуть процесс освобождения на десять или двадцать лет. Только этим надо было заниматься, и тогда сорок пять лет, которые прошли от реформы Александра II до реформы Столыпина, дали бы другой результат.

Добавлю также, что действие негативных факторов освобождения даже в принятом варианте могло быть нейтрализовано – хотя бы частично – таким позитивным изменением жизни деревни, таким значительным подъемом благосостояния крестьян, который заставил бы многих из них махнуть рукой на барскую землю и если не забыть о ней совсем, то лишить, условно говоря, статуса «бельма в глазу».

Разумеется, пошло бы на пользу и сближение уровня правосознания народа и элит после 1861 года. Ведь, казалось бы, элементарным является соображение о том, что крестьян, вышедших из векового крепостного права, в принципе было необходимо приучать к таким понятиям, как правопорядок, законность и т. п.

А что получили крестьяне?

Организацию жизни, которая, как мы увидим, попросту испытывала несовершенство человеческой природы, которая укрепила их выработанный веками крепостничества правовой нигилизм и стала мощным фактором деградации и пролетаризации значительной части русской деревни.

Судьба реформы: «Нет ничего более постоянного, чем временное»

Но в начале 1860-х годов такой вариант развития показался бы чересчур мрачным.

Дело в том, что крестьянская реформа, которую учебники обычно трактуют как полноценно завершенную, наподобие земской и судебной, в 1861 году таковой никоим образом не считалась.

Положения 19 февраля трактовались как временная конструкция, призванная прежде всего урегулировать временнообязанные отношения освобожденных крепостных и помещиков, о чем прямо говорит едва ли не 90 % статей.

То есть предполагалось, что через некоторое время Общее Положение будет пересмотрено, реформа пойдет к окончательному завершению, а юридическое и хозяйственно-экономическое положение крестьян будет соответствовать провозглашенным 19 февраля целям и задачам, включая уничтожение податного состояния.

Ведь ликвидация крепостничества была крайне важным, но лишь первым шагом в процессе глобального решения проблем деревни.

Затем требовалось уяснить, насколько новый модус жизни соответствует потребностям крестьян, и внести необходимые коррективы. Это был один из мотивов установления девятилетнего срока для пересмотра Положений 19 февраля. В частности, планировалось введение Сельского устава (как это было в реформе Киселева).

Кроме того, нужно было понять, как адаптировать к реформе бывших государственных и удельных крестьян, чей правовой статус (и землевладение) был иным, чем у крепостных.

Та же логика требовала после проведения в 1864 году судебной и земской реформ постепенно ввести крестьян в общий порядок управления и суда, чтобы ликвидировать их изоляцию. То есть нужно было убрать особое крестьянское начальство, преобразовать волостное крестьянское самоуправление в мелкую земскую единицу (волостную), встроенную в систему земского самоуправления, и, наконец, организовать правовую жизнь деревни на основе твердых норм писанного закона.