В начале 1880-х годов большие надежды на уменьшение правовой обособленности крестьян связывались с Кахановской комиссией, занимавшейся реформой местного управления. Ее проекты считаются относительно удачной попыткой объединения крестьян с другими сословиями в плане управления и суда. Однако эти проекты встретили весьма сильную оппозицию, нацеленную на сохранение изоляции крестьянства и сумевшую затормозить работу комиссии. Это дало повод новому министру внутренних дел графу Д. А. Толстому закрыть ее в 1885 году.
С приходом Толстого в МВД начинаются контрреформы, нацеленные на дальнейшее усиление правовой изоляции крестьянства, и период политики государственного социализма в деревне, который непосредственно примыкает к аграрной реформе Столыпина.
Антикапиталистическая утопия при капитализме
При Александре II Россия вступила на путь модернизации.
Классической модернизацией называется процесс фундаментального перехода от традиционного аграрного общества к современному индустриальному.
В общем виде принято выделять первичные («органичные», эндогенные) и вторичные («неорганичные», «догоняющие», экзогенные) модернизации. Первые происходили в большинстве стран Западной Европы и Северной Америки, где указанный процесс при всей сложности шел естественно, был закономерным («логическим») следствием предшествующей истории.
Экзогенные модернизации в XIX веке имели место в странах с деспотическим режимом – в России и Японии (позднее – в Турции). Эпитет «неорганичная» подчеркивает тот факт, что история этих стран не предполагала модернизацию как естественный вывод из прошлого, как новую фазу предыдущего развития. Соответственно, модернизация начиналась там в менее благоприятных, чем на Западе, исходных условиях.
Модернизация отнюдь не сводится, как иногда считают, к созданию крупной тяжелой промышленности.
Основными характеристиками модернизированного общества являются правовое государство, гражданское общество, соответствующая уровню эпохи экономика (развитая индустрия, интенсифицированное сельское хозяйство) и формирование рационального автономного индивида.
Ограниченность российской версии экзогенной модернизации особенно заметна при сопоставлении с японским ее вариантом, который начал реализовываться несколько позже.
Напомню, что Япония за 1868–1873 годы, несмотря на гражданскую войну, юридически покончила со Средневековьем, упразднила сословное неравенство, провела аграрную реформу, выкупила землю у феодалов, сделала крестьян собственниками земли и предоставила полную свободу бизнесу, что в сумме создало необходимые предпосылки для быстрого развития капитализма. Была введена всеобщая воинская повинность, принят закон о всеобщем начальном четырехлетнем образовании и т. д. В начале 1880-х годов появились первые политические партии, а в 1889 году – конституция и парламент.
Россия пошла другим путем.
Результаты обе страны сверили в 1904–1905 годах в Порт-Артуре, на полях Маньчжурии и в Цусимском проливе. И Япония, в считаные годы покончившая с долгим Средневековьем, убедительно доказала преимущества своего подхода к модернизации.
Как такое могло произойти? Ведь, скажем, в 1875 году подобная перспектива показалась бы неудачной шуткой.
А случилось это потому, что Япония воплощала в жизнь продуманную программу всесторонних и притом радикальных преобразований, характеризуя которые Уинстон Черчилль заметил, что
Япония отнюдь не стала среднестатистической западной страной. Она создала не столько либеральное государство, сколько конкурентоспособный государственный организм, не забыв о своих ярких исторических традициях. Она «просто» смогла, опираясь на достижения и опыт Запада, оплодотворить потенциал японского народа, оптимизировав его лучшие качества, значительно повысить уровень того, что сейчас называется «человеческим капиталом», и резко ускорить свое развитие.
Благодаря реформам Япония сумела вдохнуть новую энергию в привычную жизнь, сумела сплотить нацию, дать ей новые цели и смыслы.
Россия же – здесь мне придется повторить то, что сказано в начале книги, – после 1861 года во многом сознательно де-факто реализовывала гигантскую антикапиталистическую утопию – первую в своей истории (и делала это не без успеха – иначе П. Б. Струве, В. И. Ленину и Г. В. Плеханову не пришлось бы тратить столько усилий на доказательство того, что российский капитализм давно стал данностью).