Центральная Азия: От века империй до наших дней

Издательская деятельность развернулась и в Казахстане. Местные деятели создали стандарт казахского языка еще до революции, а в 1920-е годы здесь в небывалых масштабах расцвела издательская работа. Именно в эти годы туркменский и киргизский языки впервые обрели настоящую письменность. Оба они в основном существовали в устной традиции, а для любого рода письменного общения использовалась сложная форма чагатайского тюркского языка. Создание письменного языка требовало стандартизации. Создание новых, современных литературных стандартов тоже вызывало множество вопросов. Для обозначения новых явлений (как новых изобретений вроде телефона и железной дороги, так и новых понятий вроде эксплуатации и революции) язык нуждается в новой лексике. Откуда следует заимствовать эту лексику? Из других тюркских языков, из персидского или арабского (традиционных источников заимствований для исламских языков), русского или французского? Или нужно изобрести новые слова на основе уже существующих в данном языке? И как этот новый язык записывать? С конца XIX века многие реформаторы в тюркоязычных обществах утверждали, что оригинальная арабская письменность не подходит для записи тюркских языков и что именно в этом кроется главная причина неграмотности в этих обществах. В арабской письменности нет обозначения для кратких гласных, а в тюркских языках гласных много – от шести до десяти. Кроме того, в арабском алфавите ряд букв обозначает звуки, характерные только для арабского языка. В других языках эти буквы произносятся по-другому, а потому письменная речь будет мало соотноситься с произношением. Желанной целью борцов за всеобщую грамотность была чисто фонетическая письменность. Еще до революции казахские активисты создали для своего языка фонетическую орфографию путем существенной реформы арабской письменности. В 1919 году на конференции в Ташкенте была предложена еще более радикальная реформа орфографии узбекского языка, включающая добавление в арабскую письменность всех гласных, удаление исключительно арабских букв и создание фонетического письма{145}. Предложения, выдвинутые на этой конференции, не получили всеобщего признания, однако перемены назревали. В следующие несколько лет в узбекском языке наблюдалось большое брожение, поскольку писатели экспериментировали с орфографией и лексикой, придумывая новые термины, соответствующие новым жанрам письма.

Рис. 11.1. Женщины в паранджах и чучванах (покрывало на лицо в виде сетки), старый город Ташкента, 1920-е годы. Фотография Макса Пенсона © www.maxpenson.com

Если общество хочет добиться прогресса, меняться должны и женщины. Женщины-кочевницы не покрывали голову, а женщины в оседлых общинах носили крайне обременительный наряд, называемый паранджой, вкупе с головным убором из конского волоса, или чучваном, который закрывал даже глаза (рис. 11.1). Сочетание паранджи и чучвана, по-видимому, получило широкое распространение после российского завоевания и стало одним из способов обозначения границ между мусульманской общиной и завоевателями. Ношение паранджи легло в основу довольно жесткой системы дискриминации женщин и гендерных норм, определявших жизнь общества. В 1917 году Временное правительство предоставило женщинам право голоса и сделало женщин Центральной Азии полноправными гражданами. Консервативным силам в регионе это не понравилось, и участие женщин в выборах в том году было неравномерным, поскольку во многих местах им напрочь запретили посещать избирательные участки. Джадидам это казалось безумием, поскольку лишало мусульманское население надлежащего представительства. Вопрос о голосовании вскоре стал предметом обсуждений, однако еще важнее был вопрос о положении женщин в обществе. Джадиды рассматривали эту проблему сквозь призму представлений о нации и прогрессе. Они утверждали, что женщины должны быть образованными, потому что нация нуждается в хороших матерях. Их идеал партнерского брака лег в основу нового видения национального сообщества, основанного на автономных нуклеарных семейных единицах. Потрясения революции сделали эту цель еще более актуальной и более достижимой. Споры сосредоточились вокруг выкупа (калыма), который семья жениха выплачивала семье невесты; вокруг прекращения изоляции женщин и вовлечения их в учебу и работу и – в районах с оседлым населением – вопроса о парандже. Как и почти во всем мире, женский вопрос в основном обсуждался в среде мужчин-реформаторов, но к началу 1920-х годов появилось и небольшое число женщин-активисток, в основном из семей джадидов. Многие из них перестали надевать паранджу и чучван, когда выходили из дома. Это стало серьезным публичным заявлением, вызывавшим ярость у остального мусульманского общества. Заявление такого рода легче было делать в российской части новых городов. Несмотря на то что большинство женщин не снимали покрывал, присутствие новой женщины стало неотъемлемой частью городской жизни{146}.