Центральная Азия: От века империй до наших дней

Как нам понимать бунт Фитрата против Бога? Некоторые историки восприняли эти работы как завуалированную критику советского строя, где автор насмехается над заявлениями большевиков о том, будто они ведут человечество в утопическое будущее, и отказывается принять притязания партии на роль нового Бога. Безусловно, Фитрат критикует и советские порядки, но это не единственное, что происходит в его текстах. У Фитрата не было причин высказывать свою критику таким образом, чтобы она подрывала и ислам. Читать между строк, несомненно, важно, но нельзя не обращать внимания и на то, что говорится прямым текстом. Фитрат явно разочаровался в своей религии. Он подрывает исламские нарративы изнутри: все его отсылки ведут к исламской традиции, даже когда он переворачивает с ног на голову общепринятые толкования. То, что делает в этих работах Фитрат, мы могли бы назвать мусульманской критикой ислама. Такое прочтение принимает во внимание и культурный радикализм 1920-х годов, распространившийся далеко за пределы советской Центральной Азии. В Татарстане и Азербайджане радикально настроенные мусульманские реформаторы тоже переходили от реформ к безбожию. Турецкая республика, возникшая на руинах Османской империи, запустила ряд радикальных реформ, во многом параллельных тем, что реализовались в Советском Союзе. Ататюрк отобрал власть у улемов, национализировал ислам и установил светский политический порядок, вытеснивший религию из публичной сферы. Реза-шах, основатель династии Пехлеви, аналогичным образом создал светское государство в Иране, запретил паранджи и ограничил религиозное образование – и все это во имя иранской нации. Отличие состояло в том, что в Турции и Иране радикально настроенные интеллектуалы, сторонники модернизации поддерживали политику нового могущественного государства, а в Центральной Азии джадиды находились в неопределенных отношениях сотрудничества с радикальными властями, которых они не контролировали.

Радикальные взгляды Фитрата еще не делали его коммунистом. Касательно этого периода есть расхожее, однако не имеющее под собой достаточно оснований мнение, что от джадидизма к коммунизму якобы вел прямой путь и что джадиды либо стали коммунистами, либо как минимум заключили с ними союз. Фитрат, как и большинство джадидов, начавших общественную деятельность еще до 1917 года, так и не вступил в партию. В советских учреждениях (в основном в сфере культуры) они работали, но эта работа еще не подразумевала равенства. Сами большевики, возможно, рассматривали тактическое сотрудничество, однако не заключали союзов с другими силами. То, что там происходило, скорее можно назвать непростым сосуществованием, которое стало возможным благодаря недостаточному контролю большевиков над советскими институтами.

К середине 1920-х годов коммунисты Центральной Азии начали формировать новую группу. Большинство из них вступили на общественное поприще в 1917 году или позднее, и опыта осуществления культурной реформы у них не было. Многие из них до этого учились в школах джадидов, а затем перешли в русскоязычные школы – те самые имперские учреждения, нацеленные на обучение посредников между царской империей и ее подданными из числа коренного населения. В итоге сложилось так, что выпускники этих школ если и не похоронили империю собственноручно, то по крайней мере с радостью станцевали на ее могиле. Знание русского языка стало для новых коммунистов ключевым фактором в их возвышении. Как правило, они были очень молоды, уже с 20 лет занимали высшие посты в партийной и советской иерархии и быстро продвигались по служебной лестнице. Они с готовностью принимали видение светлого будущего, предложенное партией. Они надеялись, что коммунизм приведет Центральную Азию к развитию и прогрессу и сделает ее примером для остального мусульманского мира. Членство в партии они рассматривали как хорошую возможность, поскольку воспринимали себя как силу, способную вытащить общество из болота отсталости. Они были еще моложе и нетерпеливее джадидов, с которыми у них были непростые отношения. Эти две группы деятелей хотели одних и тех же реформ, однако коммунисты были уверены, что добиться того, чего не удалось достичь старшим, позволит новая идеология. Членство в партии наделяло их властью в их собственном обществе, освобождало от исламских моральных ограничений и зачастую от семейных уз, давая им обманчивое ощущение свободы. Коммунисты Центральной Азии стали борцами за политические и культурные преобразования, изменившие Центральную Азию в межвоенные десятилетия (рис. 11.2).