Центральная Азия: От века империй до наших дней

Дискуссия распространилась и на сам ислам. Не стоит забывать, что джадидизм начинался как движение религиозных реформ. Конфликт с консервативными улемами в 1917 году радикализировал джадидов, которые все чаще связывали критику традиционных обычаев с идеей нации. Теперь они называли своих оппонентов врагами и предателями нации, которые пользуются религией ради своей личной выгоды и в конечном счете не дают народу развиваться, делая его отсталым. Так возникла своеобразная мусульманская форма антиклерикализма, в которой улемов поносили как двуличных, эгоистичных, жадных людей и торговцев религией (динфурушлар). В театре и новой прессе улемов высмеивали, а в карикатурах в новых сатирических журналах над ними жестоко издевались. Ташкентский журнал Муштум («Кулак») редактировал Абдулла Кадыри, который, будучи замечательным знатоком ислама (он учился в медресе в Ташкенте), тем не менее публиковал карикатуры, изображавшие улемов двуличными, хитрыми существами, часто в виде животных. В длинной серии сатирических очерков Кадыри высмеивал улемов посредством своего персонажа Калвака Махзума («Простого монаха») – муллы старой закалки, в котором сочетались невежество, тщеславие, высокомерие и фанатизм. Улемы сохранили значительный авторитет среди населения, но были исключены из новых институтов власти. Их власть, обретенная в 1917 году, продлилась недолго. Выставили их и из новой прессы, оставив разглагольствовать в мечетях и на улицах. Они регулярно бросали своим оппонентам обвинения в отступничестве и неверности, и такие стычки часто оборачивались насилием. Когда Бухарой стали управлять младобухарцы, первыми мишенями для их гнева были ведущие религиозные деятели города, сыгравшие важную роль в преследовании реформаторов с 1917 года. Некоторых уважаемых граждан заставили чистить туалеты по всему городу, а затем рыть себе могилы, в которые их без лишних проволочек отправлял революционный трибунал{147}. В ответ толпы во главе с улемами регулярно нападали на новометодные школы и дома культуры в городских кварталах, а женщины, посещавшие школы (не говоря уже о тех, кто снимал паранджу), регулярно подвергались преследованиям и нападениям. В туркестанском обществе вовсю бушевали нешуточные споры о его прошлом и будущем, а также о том, что теперь будет с традициями и религией.

Дорожка от реформ к революции была скользкой, и критика улемов порой переходила в критику ислама как такового. Фитрат зашел в этом деле дальше других. Еще до 1917 года он опубликовал ряд работ об исламском благочестии в модернистском духе, в том числе биографию Пророка и большой труд, согласно которому Коран при правильном толковании представляется руководством к спасению. Столкновения с улемами, начавшиеся в 1917 году, изменили его взгляды. В 1923 и 1924 годах он опубликовал две короткие работы, в которых в своем антиклерикализме дошел до безбожия. В новелле под названием Киёмат («Воскрешение») Фитрат изложил исламские представления о загробной жизни в саркастической манере, подсветив противоречия и, таким образом, поставив под сомнение всю концепцию. Почомир, опиумный наркоман в состоянии абстиненции, галлюцинирует, и ему кажется, будто он умер и лежит в могиле. Там он пресекает попытки Мункара и Накира, двух ангелов, которые посещают мертвых в их могилах, расспросить его о его деяниях и отправляет их восвояси. Затем он мирно спит до тех пор, пока не прозвучит труба, возвещающая о воскрешении. Воскрешение – сцена чистого хаоса, в которой люди, все совершенно голые, толкутся годы напролет в ожидании, пока все их грехи и добрые дела будут взвешены. Ангелы, которые осуществляют процедуру взвешивания, представляют собой нечто среднее между жестокими полицейскими и некомпетентными советскими бюрократами. Почомир уговаривает их, чтобы они пропустили его в рай, где его ждет богато украшенный дом и несколько привлекательных мужчин и женщин. Однако райские удовольствия быстро меркнут, особенно когда герой понимает, что райское вино не пьянит. В тот момент, когда он осознает это, Почомир просыпается{148}. В Шайтоннинг тангрига исёни («Восстании сатаны против Бога») Фитрат опровергает традиционную исламскую историю о том, как дьявол отказался повиноваться Богу, и превращает этот отказ в героическое восстание против капризного, злобного Бога, ожидающего лишь полной покорности. В своем бунте дьявол предстает фигурой героической. В кульминационной финальной сцене сатана насмехается над Богом:

Мой проводник – наука, мой пророк – знание.
Мои помощники – мой мозг и мой язык.
‹…›
Поди прочь со своей мудростью и троном,
Со своей силой, величием и со всем своим миром{149}

.

Более радикальное перековеркивание исламского взгляда на мир едва ли можно себе представить.